Виктор Жирнов - Лучший тренер Европы

– Это сумасшествие, мы умрем оба, если дойдем до конца! – прошептала Ольга и… Вдруг оказалась сверху на нем и… Словно током ударило их, казалось вот-вот они заискрятся и затрясутся так, как это бывает с теми, кто сует палец в розетку.

– Ты же сказала, что мы так можем умереть! – возразил Степан, уверенный, что так и будет.

– -А мы будем медленно и печально, чтобы как можно дольше не умирать! – отвечала она, удерживая себя от желания биться об него в судорогах страсти.

Ее медленные движения бедрами и продолжающиеся взаимные ласки на какое-то время сохранили им возможность плавать в неге горящей нежности, но затем они стали периодически прерываться вспышками неукротимой страсти со стонами, криками, с ускорениями ритма движений до лихорадочных содроганий очередного ее оргазма. Они умирали и воскресали, менялись местами как непримиримые борцы в драке на смерть, а не на жизнь, то один вверху, то другой, то продолжали поединок на боку, то лицом друг к другу, а время от времени он разворачивал ее спиной к себе… Несколько раз, через каждые несколько минут, она билась в оргазме, а он испытывал при этом практически тоже самое, каждый раз, ощущая хлопок очередного бьющего током выстрела ее лона, оставаясь заряженным семенем на последнюю финальную схватку. Кричали, стонали, потом немного успокаивались и плыли в волнах эротического восторга и наконец… Казалось что сильнее наслаждения уже испытать невозможно, что это предел, вершина, стратосфера с разряженным воздухом, где можно задохнуться от хмельной радости, но пришел момент и Ольга сказала смущенно: «Все пора кончать. Мне нужно развернуться!» Она повернулась к нему спиной и стала на четвереньки, подняв как можно выше обворожительной формы белеющие, на фоне загорелого остального тела, ягодицы. Степана это немного смутило, в его юной душе еще было масса предрассудков, но ее смущение и беззащитная невинность доверчивости к его целомудрию, вера в его понимание интимных особенностей ее женского организма, его тронули. Он вошел в нее с неистовостью последнего взрыва страсти и через несколько десятков секунд они оба взорвались в бурном последнем одновременном оргазме, бурные спазмы, выталкивающие большие порции его семени, продолжались так долго, что ему показалось, что он весь сейчас выльется в нее, весь без остатка. Потом они лежали без сил, упиваясь блаженством освобожденных от лихой чувственной бури, но сохраняющих сладкую истому до кончиков пальцев тел.

– -А ты говорил, что Бога нет! Кто еще мог так наградить нас?! Чей дар это, как не Божий! А как ты сюда попал? Патруль гнал тебя в мою квартиру по чьей воле?

– Ну, я случайно забежал к тебе, никто меня сюда не гнал, – неуверенно возражал Степан.

– Такая случайность тебе кажется убедительней, чем то, что я просила Бога, чтобы он меня свел с тобой, и Он надо мной сжалился?

У него не было никаких аргументов, чтобы опровергнуть справедливость ее слов. Он подумал: «Наверное, Ольга права. Бог есть!»

Потом он отбросил эту «глупую» мысль как человек, имеющий отличные оценки по «научному атеизму» и «диалектическому материализму». Бога нет, потому, что нет, это знает все прогрессивное человечество, а мировая буржуазия использует эту сказку для малообразованных людей, для эксплуатации трудящихся! «Образованный» человек внезапно вспомнил, что опаздывает на поверку и кинулся торопливо одеваться. Бросился в глаза большой шрам на правой руке пожилого каменного атлета, размахивающего копьем.

– Ольга! А шрам у меня, откуда на руке?

– Не знаю. Так мне привидилось почему-то. Жизнь полна борьбы и страданий, а копьеносец от ее бурь не прячется. Не так ли? Впрочем, шрам я уберу, не хочу, чтобы ты так сильно страдал!

Она нежно его поцеловала. А он засуетился, заспешил, если бы он мог знать, что через полчаса ее зарежет сосед-мясник, когда она вступится за избиваемую им до полусмерти жену! Ничего она не успеет, ни стать его женой, ни рассказать, почему верит в Бога, ни убедить, что человеку, чтобы жить, не обязательно резать и забивать братьев меньших и поедать их останки, ни даже шрам убрать с руки сурового атлета… Если бы он знал, он бы плюнул на поверку, на военную службу, учебу и остался бы с ней навсегда, ограничившись бы карьерой ее натурщика, а она бы стала мировой знаменитостью, ваявшей нового человека, превзойдя древнего Поликлета! А он бы поверил в Бога на двадцать лет раньше и перестал поедать убоину во вред душе, телу и духу.

– Пока! Скоро увидимся!

Помахал ей рукой и побежал навстречу своим неприятностям. Разве мог он предположить, что патруль сидит терпеливо в засаде около двух часов? Ждали! Потому что достали морячков краснопогонные гиревики. Курсантов Военного института физической культуры называли гиревиками, потому что нормативы по общефизической подготовке для будущих начфизов требовали обязательного выполнения норматива первого разряда по гиревому спорту. Гиревики ходили в самоволку, сколько хотели, патрулям в руки не давались, а по выходным в ЦПКО имени Кирова выходили постоянными победителями в драках: стенка на стенку с курсантами всех других военных учебных заведений. Моряки, которые иногда били даже артиллеристов, с физкультурниками поделать ничего не могли, те их кидали как мешки с песком, украшая физиономии приличными фонарями. А самыми грозными громилами среди гиревиков были не боксеры или самбисты, а штангисты, боевая слава которых превосходила славу профессиональных единоборцев. Богатырская сила, умноженная на небывалую резкость необходимую для подъема рекордных тяжестей, делала штангистов грозными бойцами в коротких динамичных схватках. Чемпион Лениграда среди юниоров в рывке двумя руками, Степан Павлюков, однажды закинул высокого статного лейтенантика Сергея Петрова на клумбу с колючими розами как мешок с легким пухом. Было не так больно, как унизительно оказаться совершенно беспомощным в руках не такого уж крупного и могучего на вид курсанта. Желание отомстить придало терпение начальнику патруля. Зная его дурацкую привычку раскидывать людей по сторонам как кульки с сахаром, он держал пистолет в руках, одному морячку дал в руки наручники, а второго научил зайти сзади и защелкнуть морским ремнем ноги строптивого силача.

– Руки вверх! – заорал лейтенант, как только увидел выходящего из арки двора колодца Павлюкова. Тот, расслабленный и заласканный Ольгой, опешил, вздрогнул и инстинктивно поднял руки. Но когда увидел зловещее дуло Макарова направленное на него, сразу рассвирепел: «Меня убить, застрелить. Меня, которого любит Ольга! Меня, который должен стать чемпионом мира и Дорифором21 века?! Была, не была, успею, не успею?» Сейчас он заученным молниеносным точным ударом носка левой ноги выбьет эту чертову железяку из рук патрульного фраера… Но ноги, пристегнутые плотно ремнем, не слушались… Через несколько секунд Петров скрутил ему одну руку, а второй матрос повис на другой тоже скрученной…