Виктор Жирнов - Лучший тренер Европы

Павлюков человек вспыльчивый, холерический, еле сдержался, чтобы не назвать Павленко бюрократом, так как считал, что институт ему не нужен, что у него свои университеты, да и восстанавливать документы из военного института, не было времени. Поступить же на первый курс киевского института ему было необычайно трудно по двум причинам: во-первых, он со школьной скамьи совсем не занимался химией и биологией, которые нужно сдавать на вступительных экзаменах. Во-вторых, изуродованная ранением правая рука еще не была достаточно восстановлена, чтобы сдать экзамены по гимнастике и метанию гранаты. Например, нужно было подтянуться на перекладине 15раз, а он, преодолевая боль в правом плече, мог это сделать (весьма коряво) лишь четыре раза. Не говоря уже о специальном программном комплексе упражнений на кольцах, где требовалось напряжение в плечевых суставах, ему недоступное. Людмила тут же предложила пожертвовать медовым месяцем в Коктебеле, сидеть дома и готовиться, тем более, что в отпуск его не пускают. Но наш холерик завелся с пол оборота: «Меня кто-то может не пустить? Кто-то смеет посягать на мою свободу? Есть такая сила, которая меня остановит? Едем без разрешения этих клоунов! Право на отдых есть священное право!»

Можно только представить себе, как трудна была служба ангела-хранителя Степана Борисовича Павлюкова, который имел одну почти несовместимую с жизнью черту характера: делал всегда, что хотел. Это у него, в то время, советского атеиста, была главная почти религиозная догма, из-за которой он в армии чуть не потерял жизнь.

Глава15 Как Павлюков чуть не потерял жизнь.

Дело было так. Когда он поступал в 1974 году, будучи младшим сержантом спецназа, на Военный факультет Ленинградского института имени Лесгафта, то главным побудительным мотивом для него была не военная карьера, а «гусарская» слава факультета. Военные студенты- физкультурники, хоть и носили военную форму и получали высшее военное академическое образование, обладали полной свободой гражданских студентов в сочетании с образом жизни и кодексом чести дореволюционных кадетов. Суть этого явления выражалась в песне, которую выпускники пели на мотив песни «Давным- давно!» из гусарской баллады: «Пять лет гулял, стрелял и пил, красивых девушек любил, шампанским досуг веселил… Трампампа, тарпамам (много слов в песне) и на военном факультете образованье получил!» Первый курс так и прошел весело и свободно, с балами в Доме Офицеров и брызгами шампанского. Но вдруг дунул холодный ветер, факультет преобразовали в отдельный Военный институт физической культуры, прислали пехотных генералов в руководство, и началась муштра и закручивание гаек. Военные студенты стали настоящими курсантами и разбились на два лагеря: буйных и покорных. Степан стал лидером буйных. Буйные продолжали чтить гусарский кодекс, ходить в самоволки и вести по возможности прежнюю жизнь. Во времена Факультета существовало золотое правило: патрулю живым в руки не даваться! Курсанта, которого поймал патруль в городе, ставили перед строем и начальник курса говорил: «Курсант имярек, был взят патрулем на Невском проспекте! Он курсант Военного Факультета института физической культуры, не смог убежать от патруля, а потом не смог отбиться от четырех патрульных. Он опозорил звание военного атлета, поэтому будет отчислен, с правом перевода в любое военное училище Ленинграда!»

Почему генералы и пехотные офицеры не смогли сразу быстро подавить буйных курсантов? Дело не только в том, что их оказалось более половины от всего списочного состава, но и в том, что это была лучшая половина, это были отличники учебы, боевой и политической подготовки, яркие талантливые личности с привлекательной внешностью и гренадерскими фигурами. Отчислить хотя бы четвертую часть буйных, означило бы ухудшить все показатели, по которым оценивалась работа военного института и одновременно потерять красоту и мощь строевых фаланг на парадах. В один хмурый апрельский день, Павлюков провел прекрасно время в самовольной отлучке. Постоял час в Академии Художеств в позе Геракла, где ему, как лучшему натурщику с античным рельефом гармонично развитых мышц, платили тройную ставку за час, целых восемнадцать рублей. Потом пообедал с шампанским в ресторане на Невском проспекте со знакомой балериной, потом посетил Русский музей. В кармане еще оставалось 4рубля 20копеек, он стоял возле Московского вокзала и думал как лучше их потратить. Вдруг, лицом к лицу, столкнулся с патрулем. Морской офицер и два курсанта моряка смотрели на него в упор и ехидно улыбались, так как физкультурные курсанты краснопогонники были их давними недругами. Павлюков пустился наутек, те бодро рванули за ним. Шансы убежать от преследователей были минимальны по двум причинам: во-первых, Степан был в то время мастером спорта по штанге, поэтому сто метров бегал резво, а вот на длинные дистанции бегать тогда не любил, нормативы по кроссу сдавал еле- еле; во-вторых, он был не в парадной форме, а в повседневной, то есть в тяжелых армейских сапогах на ногах, а моряки летели за ним в азарте погони в легких ботиночках. Тем не менее, двести метров до улицы Жуковского, с дворами – колодцами, описанными Достоевским, Степан промчался с рекордной скоростью и оторвался от преследователей значительно, прохожие перед ним расступались, а патрулю мешали. Павлюков поставил себе оперативную задачу: пробежать метров четыреста по улице до пересечения с Лиговским проспектом и вскочить в уходящий трамвай. Легко задумать, трудно выполнить, ноги, обутые в кирзовые сапоги, стали тяжелыми, воздуху не хватало, а оставалось бежать еще метров двести пятьдесят, он не тратил доли секунд на оглядывание назад, просто бил по асфальту подковами тяжелых сапог и верил в удачу. Вдруг неожиданно заорали две девчонки – школьницы с комсомольскими значками на груди: «Ай, ай, догоняют, догоняют!» Павлюков резко повернулся и увидел в сантиметрах от себя тянущиеся к его ремню офицерские руки в белых перчатках, а матросики заходили с флангов. Пришло ли второе дыхание со страху или что другое, но он с бешеным усилием сделал спринтерский рывок, оторвался метров на двадцать от неугомонных преследователей и заскочил в колодец двора ближайшего дома.

Заскочил в подъезд и толкнул первую попавшуюся дверь, которая чудом оказалась открытой, так как туда только что вошла хозяйка, статная русоволосая женщина лет тридцати. Пока он собирался открыть рот, чтобы объяснить свое вторжение, она его опередила, положила, вдруг, ему руки на плечи и, улыбаясь, сказала: «Здравствуй, Степан! Ты почему такой взмыленный? Два года бежал без остановки, чтобы увидеться со мной?!»