Мария Фомальгаут - Так поют сентябри

Элис разглядывает проржавленный механизм Цилиндра, ищет смазку, смазки нет, ничего нет, Элис плывет по коридору на камбуз, ищет сливочное масло, вот оно, смазывает ржавые детали, сжимает зубы…

Арнеб.

В созвездии Лепуса.

Элис волнуется. Должен уже появиться Арнеб, а Арнеба нет. Элис смотрит на свои часы, часы стоят ровно на пяти, часы молчат, часы умерли.

Элис читает.

Старается понять.

…крупная черная дыра в районе созвездия Лепуса…

…замедление времени вплоть до полной его остановки…

Элис ведет цилиндр, огибает созвездие Лепуса, ведет время. Время не проведешь, Элис, Элис, глупая Элис, зачем села сюда, зачем, зачем, сказали же тебе – мест нет…

Время умирает.

Элис сидит за «вороном», отчаянно пишет страницу за страницей, рисует множества, старается обуздать время…

Распахивается портал.

Элис пересаживается в новый мир, Цилиндр пересаживается в новый мир, созвездие Лепуса пересаживается в новый мир, где есть время.

Позади остается мертвый мир – опустошенный, обезвремененный, обезцилиндренный, обезлепусный, обезэлисный.

Теперь созвездие Лепуса на место Цилиндра встало.

А Элис на место созвездия.

А Цилиндр на место…

…ни на чье не на место, сам по себе Цилиндр.

А на месте Элис…

…а на месте Элис нет никого, пока еще нет…

МЕСТ НЕТ.

Вы поднимаетесь на борт, смотрите на табличку:

МЕСТ НЕТ.

Презрительно хмыкаете, оглядываете ряды пустых кресел…

– Где вы были в половине первого?

Это у падчерицы спрашивают. Это я случайно узнал, что она падчерица. Я тут вообще только что появился, меня автор только что придумал.

Но про падчерицу я знаю.

И вот инспектор её спрашивает:

– Где вы были в половине первого?

– Я была в башне… читала… книгу… слушайте, честное слово, название не помню, честное слово…

– Ладно, ладно… Почтенный викарий, а где вы были в семь тридцать?

– Я был у себя в кабинете. Писал письмо…

Мне кажется, я ослышался. Уже хочу поправить инспектора, но не успеваю – он уже поворачивается к хозяйке:

– А где вы были в восемь утра?

– Ой, я еще спала… понимаете, сегодня же выходной…

– Так вы же по сюжету не работаете?

– Ну… тем более, святое дело поспать.

– А где вы были без четверти два?

Это ко мне обращаются. Смотрю на часы, которые показывают девять вечера.

– Я… без четверти два меня еще автор не придумал.

– Понятно… что же… будем продолжать следствие…

– А… можно вопрос?

Люди из гостиной расходятся, каждый по своим делам, на самом деле их больше, чем викарий, падчерица и хозяйка, тут человек десять в доме, только читатель все равно всех не запомнит, слабенько их автор продумал, поэтому – хозяйка, падчерица и почтенный викарий. А на викария вы не смотрите, что он почтенный, ему двадцать лет всего…

– А… можно вопрос?

Это я обращаюсь к следователю. Следователь у автора еще какой-то недопридуманный, что-то среднее между Эркюлем Пуаро и Шерлоком Холмсом, если так вообще бывает.

– Конечно, мой юный друг.

– Вы… спрашивали у них разное время…

– Да, мой юный друг.

– Но… почему?

– Мой юный друг, вы еще многого не знаете о нашем мире… давайте я посвящу вас в тайны этого дома…

– А что здесь произошло?

– Убийство, мой юный друг. Убийство.

– Кого… убили?

Следователь непонимающе смотрит на меня. Похоже, я сморозил что-то не то.

– И да, – спохватываюсь, – я не юный… автор задумал, что мне за шестьдесят…

А в доме убийство.

Кто его пустил, неизвестно, да и вообще, кто сейчас признается, что это он замешкался, недосмотрел, убийство пустил. Убийство, оно такое, в щелку проскользнет, когда двери закрываешь, кажется тебе, что идет кто-то сзади, поднимается по ступенькам в промозглой осенней сырости, придержишь дверь, – входите – а никого нет.

А потом бац – в доме убийство. Сидит, греется у камина, ждет своего часа, чтобы случиться.

Ну конечно, убийство же просто так не случается, повод какой-то нужен, вот и смотрит убийство, прислушивается к хозяевам дома, кто кого потихохоньку ненавидит, кто о каком наследстве мечтает, кто месть затаил, у кого богатая тетушка все никак на тот свет не отправится…

Убийство приглядывается, причувствывается, прислушивается, – неужели ничего – а нет, нет, вот, хозяин дома устал разыгрывать роль влюбленного супруга…

И началось.

Нет, еще не убийство.

Убийство только ждет своего часа. Как же оно может случиться при всех, вон, сидят все в гостиной старшая дочь на скрипке играет, отец семейства трубку курит, мать семейства вяжет…

Убийство выжидает.

Ждет.

Когда все уйдут, когда в комнате никого не останется. Убийство, не может же оно на глазах у всех случиться…

– …что говорите? Кому-то яд можно подсыпать? Да где его взять, яд, нету в доме яда, то-то же.

Так что убийство ждет.

Вот отец с матерью почивать пошли.

Вот у старшей дочери мигрень разыгралась.

Вот викарий поднялся по лестнице в башню.

Падчерица вышла…

Вот и не осталось никого, – комната пуста.

Убийство вступает в свои права, вот теперь-то оно случится, вот теперь-то оно произойдет…

Вот теперь…

Теперь…

Теперь?

А как же оно происходить-то будет, убийство-то, если нет никого, а?

Кто же убивать будет?

Кого?

Глупое, глупое убийство, что оно натворило, вот так и не произойдет…

– Где вы были в одиннадцать вечера?

Это я у падчерицы спрашиваю.

– На кухне… посуду мыла…

Настораживаюсь, что-то не сходится, что-то, что-то…

А.

Ну да.

– А прислуга в доме зачем?

– А Агнессы в этот вечер не было, она к матери на именины пошла…

Агнесса, Агнесса… припоминаю, была ли в доме какая-то Агнесса, сейчас уже и не вспомню. Были бы в начале книги расписаны действующие лица, было бы проще…

– А где вы были без четверти девять?

– Я ворошила угли в камине.

– Гхм… и откуда вы это так хорошо помните?

– Так над камином часы висели, на них без четверти девять было.

– Да будет вам известно, эти часы отстают на полчаса. И где вы были… за полчаса до этого?

– М-м-м… а вот, цветы в саду поливала.

Думаю, надо бы проверить, есть ли в саду какие-то цветы.

– А что вы делали в тридцать два?

Падчерица вздрагивает:

– Что вы, мне восемнадцать всего.

Я про время.

– А-а-а, про время… Выходила в булочную.

– А в сорок восемь – сто семьдесят вы что делали?

– Ой… кажется, спала в это время.

– А в двести – триста восемнадцать?

– А в это время булочник пришел…

– Стойте-стойте, вы же сами сказали, что в булочную ходили, так зачем еще булочник приходил?

– Так он к мачехе приходил. Они пожениться хотят, вот он и приходит…

– Ваша мачеха… вдовствующая графиня… и булочник?