Мария Фомальгаут - Так поют сентябри

Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.

– Ну, знаете… вот вы меня прямо огорошили вопросом своим, как мы имена подбираем… С именем и ошибиться легко… Вот назовем человека Годлумтакати – сдерживающий колдовство – а он умрет, а потом из могилы восстанет, людей жрать будет… А бывает назовешь – Амади, восставший мертвец – а он отродясь никаким мертвецом не был, вообще парень молодец, девка какая-то заблудилась в лесу, так он не побоялся, ночью её искать пошел, выискал в джунглях, за руку взял, говорит – иди за мной домой…

Так что всякое бывает…

– Это еще что?

Это я говорю.

Сегодня.

Смотрю на непонятные закорючки на листе, н-да-а-а, этого остолопа учить только портить, всё равно не понимает ни хрена…

– Словарь составляю…

– Какой еще словарь?

Ну, конечно же, если учитель оставил двойную. перспективу опробовать, что надо делать? – пра-авильно, словарь составлять, что же еще, пошла она, перспектива эта, далеко и надолго…

– Какой еще словарь?

– Русско…

Мне кажется, я ослышался. Да не кажется. Ослышался.

– Какой?

– Русско…

Точно, с катушек парень съехал.

– А с перспективой работать на хрен надо?

Смотрит на меня, бескровное лицо, глаза стеклянные.

– Но вы же… сами велели…

Смотрю на него, точно чокнулся парень, ладно, чокнулся и чокнулся, мне-то что…

– Бить буду.

Это я говорил.

Вчера.

– Бить буду.

Смотрит на меня, бескровное лицо, глаза стеклянные.

Нда-а, такого учить, только портить, всё равно не понимает ни хрена…

– Вы что с тенями делаете? Вы что с тенями делаете, позвольте узнать?

– А… а что?

– А то… вы на свои тени посмотрите, да не на свои, а вон, что вы намалевали тут… язык тени не выражен, и вообще…

– Язык тени?

– Ну да… Ну чего скисли, чего скисли, думали, пришли сюда – и бац, Мону Лизу за полчаса накалякали? Ничего, ничего, я тоже такой был…

– Бить буду.

Этого я не говорю.

Сейчас.

Прохожу по коридору мимо бесконечных рядов картин, прислушиваюсь к шепоткам, шорохам, кажется, что что-то шевелится на полотнах, следит, перешептывается…

Что?

– Бить буду.

Это я скажу.

Завтра.

Когда позвоню ему и скажу:

– Бить буду.

А потому.

Нечего на уроки опаздывать.

Нечего.

– Вы где ходите, позвольте узнать, вы где ходите, а? вас сколько ждать можно?

– Да вы… да вы даже представить себе не можете, что они говорят!

– Кто говорит? Что говорят?

– Они мне сказали… сказали…

Тишина. Телефон упадет. Его телефон. Там. На другом конце про… то есть, нет никакого провода…

Что-то екнет в сердце, я поспешу через вереницу коридоров мимо бесконечных рядов картин, где этот придурочный живет, вроде как здесь… точно… здесь…

Тук-тук-тук.

Постучу в дверь.

Не ответит.

Снова – тук-тук-тук.

Нет ответа.

Толкаю дверь.

Войду.

Вздрогну.

Крови доводилось видеть немало, но это что-то новенькое, да еще и здесь, в школе…

Шепотки, шорохи по стенам.

На полу заляпанная кровью тетрадь.

Словарь.

Русско…

(воспоминание оборвано)

– Вечер добрый.

Смотрю на него. Проситель как проситель, ничего особенного, сколько таких было, и есть, и будет. Хочу возразить, что сейчас еще день – спохватываюсь, что у него на пороге и правда, вечер.

Думаю, что ответить, Добрый вечер или Добрый день, наконец, киваю:

– Добрый.

– Э… мне бы денег…

Вздрагиваю. Это новенькое что-то. Обычно начинают осторожно, не интересуют ли вас бивни кистеперого мамонта, крылья конопатого носорога, сокровища индейцев Западной Сибири… А тут вот так, сразу:

– Мне бы денег.

– Гхм… и позвольте поинтересоваться, на что же?

Он не отвечает, он протягивает мне пожелтевшую от времени книгу. Презрительно фыркаю:

– Большое спасибо, человечьи штучки не интересуют.

Он не отступает, он показывает мне закорючки на страницах:

– А это вы… видели?

– Плюс икс, корень из трех… Знаете, я тоже умею читать. Видел, и не раз.

– Да нет… вы изображение икса видели… а сам икс?

Хочу ответить – видел, тут же спохватываюсь:

– Э-э-э… не доводилось.

– Ну вот, видите… интересует?

Меня передергивает. Не верю себе, ослышался, наверное…

– Вы что… прямо сейчас достанете из кармана икс?

– Ну-у… нет. Но понимаете… вот люди в книжках всякое рисовали… вот самих себя рисовали… вот зверей рисовали, потом мы кости этих зверей находим… были, значит, звери… вот дома рисовали… мы потом руины этих домов находим… а вот знаки рисовали… А вы эти знаки живьем видели?

– Вы думаете…

– Они где-то есть.

– И где же?

– А вы сами подумайте, сколько человеческих городов мы осмотрели?

– Ой… ученые новые и новые города открывают…

– Одиннадцать городов. А ведь их на самом деле миллионы…

– Вы думаете?

– Уверен.

– Так вы хотите…

– Он называет сумму. Меня передергивает, не ожидал, не ожидал…

– А половина вас устроит?

– С половиной мы ничего не найдем, штуки-то эти редкие…

– Штуки… вот что… – вытаскиваю потрепанную тетрадь, показываю гостю, – а вот это можете найти?

– Скрипичный ключ?

– Да… будьте так добры… постойте-постойте… я вам клетку дам… как вы думаете, каких размеров клетку надо?

– Да побольше бы… как для хищной птицы…

Думаю, что в замке надо будет сделать закрытый вольер для скрипичного ключа.

Узнать бы еще, что он ест – а то как бы скрипичный ключ не оказался хищником…

Наконец, он оборачивается ко мне, нехотя кивает:

Слушаю вас.

А я говорю…

…нет, не с этого надо начинать.

Не с этого.

– Вашего дома быть не должно.

Смотрю на гостя. Нет, это не гость, это служащий какой-то.

Не понимаю.

Капли дождя на дверном колокольчике.

Осенние сумерки.

И —

– Вашего дома быть не должно.

Пытаюсь понять. Ваш дом подлежит сносу… нет, не то. Ваш дом рухнул… нет, не то. Вот же он, стоит, как ни в чем не бывало…

– Простите?

– Ваш дом рухнул, – кивает человек на пороге, – мне очень жаль.

Затравленно оглядываю свое поместье, огромный зал, лабиринты лестниц, анфилад, причудливую игру света и тени…

– Но… но вы ошиблись. Мой замок стоит.

– Он рухнул. Рухнул. Это… это Элизия.

Он сует мне под нос пожелтевшие от времени бумаги, даже не пытаюсь понять, отчаянно соображаю, кто такая Элизия, Элизия…

– Это её замок, понимаете? И он разрушен.

– Но…

– …вам придется покинуть замок.

– Чего ради?

– Он же разрушен.

– Но… слушайте… Я с вами судиться буду…