Юрий Леонов - На краю Мещёры

В конце мая, когда отцветали повсюду вишневые сады, по деревням и селам севернее Рязани проехали на телеге двое монахов, облаченных в темные рясы. Останавливаясь возле изб набожных старушек, они смиренно просили показать иконы, древние книги и, по возможности, даровать их мужскому Свято Иоанно – Богословскому монастырю. Все верующие в округе знали, сколь тяжкая судьбина выпала этой вставшей из забвения монашеской обители, и потому жертвовали фамильные ценности, не скупясь.

Принимали монахи не все подряд, а с разбором. Из семейных иконостасов выбирали лишь самые выцветшие и потрескавшиеся, невзрачные на вид доски, вежливо объясняя прихожанам: «У нас свой живописец, Лука. Он все лики просветлит с божьей помощью.»

Увезли вдвоем бесценной старины целый воз. Но когда кто-то из старушек поинтересовался в монастыре, скоро ли явят верующим иконы из дарованных вновь, оказалось, что никто из здешних служителей к этим поборам не причастен. И куда отправились с добром ряженые, как говорится, Бог весть.

С художниками Ириной и Владимиром я познакомился в есенинском Константинове, возле обновленного сельского храма, где Иванов расписывал иконостас. От них и услышал историю про воров, переодевшихся в рясы. Случилась она три года назад, как и первая встреча с Ивановыми, но будто сейчас слышу горькие, выстраданные слова. С такой болью говорят о потере близкого человека. Каюсь, не вдруг воспринял я зрелость того чувства.

Почему не сразу?.. Уж очень непохожи были Ивановы на облик ревнителей древнего мастерства, который успел закостенеть в моем представлении. Я воображал иконописца благообразным, убеленным сединами старцем, схимником, которому чуждо все земное. Где-то, помнится, читал, что прежде, чем писать святую икону, изограф должен был поститься, доведя себя молитвами до состояния отрешенности от всех земных забот и страстей, кроме одной всепоглощающей думы – о том, чей возвышенный образ предстояло воссоздать красками.

А познакомился я с молодыми по обличью супругами, и очень удивлен был, узнав, что их сын уже заканчивает школу. Миловидная, с застенчивой улыбкой Ирина оказалась выпускницей отделения журналистики Уральского университета, которое некогда заканчивал и я, и любознательностью, общительностью весьма походила на моих однокурсниц.

В невысоком, худощавом Володе, окончившем худграф Кубанского университета, пожалуй, скорее можно было угадать художника. Улавливалась в его лице то характерная рассеянность, то пристальная пытливость взгляда. Но от художника до иконописца – дистанция, и не малая.

«Иконописец (изограф) является совершенно безличным работником, шаблонно воспроизводящем композиции и формы, однажды навсегда указанные ему и его собратьям, и, если иметь возможность выказать в чем-то свое мастерство, то единственно в тщательности и тонкости работы». Так жестко и недвусмысленно охарактеризована сущность этой профессии в знаменитом энциклопедическом словаре Ф. Брокгауза и И. Ефрона конца позапрошлого века.

Ну, а как же, в таком случае, мы отличаем иконы Новгородской школы письма от Владимирской, а шедевры Андрея Рублева от знаменитых творений Феофана Грека?.. Очевидно, рассказывая о профессии изографа, авторы энциклопедии, главным образом, имели в виду работников массового, поточного производства, прозванных в народе богомазами, когда один живописец мастерской рисует по трафарету только фон, другой – перси, и так далее…

Ныне в России такой конвейер редко где можно встретить. Разве что во Фрязине, на комбинате церковной утвари. Однако освященные веками каноны православной живописи остались незыблемы. И в этом смысле творческие измышления изографа, сколь совершенно не было бы его мастерство, и по сию пору резко ограничены. Традиционно незыблемы для композиций соразмерность фигур и отточенность жестов, поворот головы и даже расцветка одежд… Что же остается на долю воображения мастера?.. О, не так уж мало!

Я вглядываюсь в привычную череду деисусного чина на иконостасе Константиновской церкви, и первое беглое впечатление от общности святого семейства постепенно обращается в узнавание. Так через много лет узнаешь при случайной встрече старых знакомых. Вроде бы и тот святой, и не тот. Нечто свое, характерное сквозит в складках губ, в согбенности спины… То не время наложило на каждого свой отпечаток – это сделала рука мастера.

Венчались Ирина и Владимир три года назад, в Константинове, пред ясными ликами тех самых святых, которых рисовал муж с благословления архиепископа Рязанского и Касимовского Симона. К вере пришли много раньше. А как поменяли благоустроенное жилище на берегу Черного моря в Анапе на временное пристанище в рязанском селе Пощупово – о том особый рассказ.

Никто не гнал их из теплого, обжитого края на Север. Сначала приехали поклониться древней земле возрожденного Свято Иоанн-Богословского монастыря. Побродили по заросшим ромашками тропам, по светлым березовым перелескам, над которыми время от времени плыли тихие звоны, и так благостно стало на душе, словно после долгого отсутствия вернулись в родной дом.

Тут и решили пожить, хоть трудно было бросать нажитое долгим трудом. Сначала снимали за плату старенькую избу. Потом уговорили местных строителей на обмен. Они забирают под профилакторий особняк Ивановых в Анапе, а взамен возводят для художников кирпичный дом с мезонином в селе Пощупово. Немало помогал строителям и сам Володя.

Накануне Нового 1995 года Ивановы справили новоселье по соседству со Свято Иоанно-Богословским монастырем. Стоит дом на бугре, обращенный окнами к березовой роще по ту сторону широкого лога. Высота, простор, буйство красок и в расцвете весны, и в зрелую пору осени… Улучи время – и садись за мольберт, не покидая жилища.

Пишет Иванов и пейзажи, отдавая дань любви приютившей их рязанской земле. А в руках Ирины оживает местная глина. Но главное дело Ивановых – иконопись. Это занятие Володи. Он готовит к росписи доски по рецептам древних мастеров. Высушенные до звона липовые плахи с дубовыми клиньями проклеивает в несколько слоев рыбьим клеем, покрывает левкасом – грунтом на алебастровой основе. Лишь потом приходит черед растирать на хлебном квасе или на яичном желтке пеструю гамму красок.

Первую икону – Святого Иоанна Богослова Володя написал здесь. Это было как прозрение. Никогда прежде не бравшийся за такую работу, он почувствовал словно зов свыше, и когда показал свое творение настоятелю монастыря отцу Авелю, тот распорядился поместить икону на почетном месте – перед входом в купальню святого источника, исцелившего многих больных.