Галина Соколова-Оттыгашева - Моя жизнь. Моя исповедь

Когда я перешла в шестой класс, мне было уже одиннадцать лет, папа сделал нам с Раей маленькие тяпки. В один из летних дней, мама, Рая и я пошли на пашню полоть картошку. Было утро. Мы с Раей шли и играли, а тяпки несли на плечах. Вдруг тяпка у Раи упала и рассекла ей пятку. Хлынула кровь. Мама заговорила, кровь остановилась. В ране было видно, что рассечено сухожилие и мама на руках несла Раю в больницу. Рану ей зашили. Но нога стала немного тоньше. Еще нам с Раей отец сделал маленькие литовки (косы) и мы ходили на покос. Был август месяц. Мама нас рано начала будить, чтобы дойти до нашей делянки, где мы будем косить, пока на траве лежит роса. Трава легко скашивалась, когда она влажная. Валя младших детей увела в детский сад. Мама меня будила, но я никак не могла проснуться. Приподнимусь и сразу падаю на постель. Сколько я находилась в таком состоянии, не знаю. На мое счастье, из Маслянино к нам приехала мама Соня. Позднее она мне рассказала следующее:

– Пришла. Дом был открыт. Вошла и увидела тебя, лежащую на кровати. Ты была без сознания с высокой температурой.

Когда мама утром меня будила, она даже не поняла, что я была очень больна. Мама Соня сходила на конный двор, взяла запряженную лошадь и увезла меня в больницу. Не дождавшись, когда мне станет лучше, она ушла, а потом и вообще уехала в Маслянино.

Я пролежала в больнице всю осень. Ко мне приходили мои братья и сестры. У мамы не было времени меня навестить. Здоровье мое улучшалось очень медленно. Я регулярно теряла сознание. Случаи потери сознания у меня начались еще в детстве, когда была еще совсем маленькой, но на это никто не обращал внимания. Сергей Федорович всегда меня носил на руках и отпаивал молоком. Учась в десятом классе, когда мне становилось плохо, меня отправляли в больницу, где делали укол. Я помню, что делали глюкозу в вену. Когда меня выписали из больницы, не знаю, с каким диагнозом, да и никто этим не интересовался. Пока я лежала в больнице – всегда ждала маму. Больница была на высоком холме, а внизу у реки был наш дом. И я видела, как по двору передвигаются люди, и мне казалось, что я видела маму. Началась вторая четверть. Я пошла в школу. Но завуч мне сказала, что я пропустила целую четверть и не сумею наверстать. Меня оставили учиться в пятом классе второй раз. Никто даже не пытался позаниматься со мной, ведь я была способной, училась хорошо.

Шел 1953 год. Я училась в шестом класс. Утром 20 марта по радио сообщили о смерти Сталина. Когда мы пришли в школу, все учителя, ученики и все работники школы находились в зале. Все плакали. Директор построил учеников на линейку. С дрожью в голосе и со слезами на глазах, он сообщил о том, какое горе постигло нашу страну. В своей речи он сказал о том, как много Сталин сделал для своей страны. Плач в зале не прекращался. Выступали старшеклассники. Они давали клятву: «С отличием окончить школу и достойно служить своей Родине!». Горе было страшное, это понимали даже мы – дети младших классов.

Закончив шестой класс, я очень захотела заниматься музыкой. Это означало, что мне снова нужно было ехать к маме Соне в Маслянино, так как в Егорьевске музыкальной школы не было.

Мама мне сказала:

– Поезжай.

В музыкальной школе нам сказали, что на фортепиано учиться нужно семь лет, на баяне пять лет, по возрасту я не могла поступить и обучаться на этих инструментах. Прослушали мои данные и предложили учиться играть на гитаре. Я стала ходить в музыкальную школу. Учение мне давалось легко. Но нужно было купить инструмент. Мама Соня почему-то не покупала, а у родителей было стыдно просить, и вряд ли бы они купили. Проучилась полгода. Учителя мне предложили:

– У тебя хорошие способности. Но ты не достигнешь хороших результатов, не имея инструмента, потому, что нужно заниматься по несколько часов в день. Нам жаль тебя отпускать. Если хочешь, приходи к нам на сольфеджио и на хор. У тебя очень хорошие певческие данные.

В Маслянино я пошла учится в седьмой класс. Школа была большая, просторная, с большим спортивным залом, в нем было много спортивного инвентаря, которого не было в Егорьевской школе. Большой актовый зал – в нем проводили репетиции. В те времена много занимались самодеятельностью, часто устраивали смотры, концерты. Я принимала активное участие в школьной самодеятельности, была солисткой в хоре.

В классе было тридцать человек. Меня выбрали старостой класса. Познакомилась с девочками, многие были из близлежащих сел. Особенно мы подружились с Валей Лаптевой. Я ходила к ним в гости, это километрах в шести от Маслянино. Сейчас бы я с удовольствием с ней встретилась. Классным руководителем у нас была Галина Николаевна, только что окончившая институт. Молодая, стройная, красивая, с двумя длинными черными косами и с широко открытыми карими глазами. Я в нее сразу влюбилась. Мне нравилось все: и хорошее отношение, и дружные ребята. Осенью нас отправили на полевые работы – копать картошку. Было уже прохладно и часто лил дождь. Жили мы в клубе. Питание было плохое. Совхоз выделял нам молоко, хлеб и еще какие-то крупы. Впервые я узнала, что в кипящее молоко можно насыпать муку. Мука загустевала и мы ели эту массу в чашках ложками. Ели вареную или запечённую в углях на костре картошку. Мы уставали, но все равно было весело. Проработав дней десять, нас увезли домой, так как некоторые дети стали простывать и болеть.

Проучилась в Маслянино я два года. Училась неплохо. А если что-то не получалось, Галина Николаевна (у нее еще не было семьи) могла мне объяснить, поработать со мной. Она все время проводила в школе. А у меня была одна беда и одна радость. Нет рядом мамы и желание увидеть ее. Однажды к нам в Маслянино приехал отец. Он получал пособие за детей за несколько месяцев. У него был мешок, полностью набитый подарками для семьи. Отец стал подарки выкладывать, говоря: «Это Рае, это Вале, это Любе», – и так далее. Для меня там не было ничего. Мама Соня меня хорошо одевала, но так хотелось, чтобы мне что-то подарили мои родители. Потом он начал считать деньги. Вначале считал пятирублевки. Я сидела и думала: «Дал бы он мне пять рублей». Потом он начал считать трехрублевки, я тоже ждала: «Может, даст три рубля». Затем считал рубли, я ждала: «Ну, хоть бы рубль дал». Он сосчитал, аккуратно денежки сложил и положил в карман. Попил чай, попрощался и ушел. В отличие от мамы, которая выкладывала все на стол, мама Соня не особенно умела угощать.

Ночами я часто плакала, скучала о маме, подушка становилась мокрой. Я ее переворачивала и не помню, как засыпала.

Наступило Первое мая. Еще местами лежал снег, было сыро и грязно. Было три праздничных дня отдыха. Я попросилась сходить в Егорьевск. Мама Соня не хотела меня отпускать, но я сумела ее уговорить. Встала очень рано утром, надела резиновые сапожки, плюшевый жакет и пошла тридцать пять километров, через леса, поля и небольшие села. Было страшно, очень боялась, но шла к своей любимой маме, к своим сестрам, это придавало мне силы. Пришла уже ближе к вечеру. Встреча была радостной, теплой со слезами. Мама была удивлена и спросила, знает ли об этом Софья. Искупалась в баньке, поговорили за столом.