Ида Тамм - Собака в стене. Роман-фантазия

– Даня, ты снова увлекся, – незлобиво упрекала она его, – здесь вовсе не потоковая аудитория.

– Нет-нет, пусть продолжает! – тут же протестовала Руфь. – Я почти ничего не понимаю из сказанного, но это страшно интересно. Когда еще вот так – абсолютно бесплатно – прослушаешь университетский курс?

Иногда Барто уединялся с Ханом на Кухне, и они долго и самозабвенно соединяли физику и биологию в один яркий блистающий мир – мир дерзновенного разума, силящегося объять многообразие сущего. К ним часто присоединялся Юго, который хоть и был практиком, но все же имел весьма приличное техническое образование и инженерную должность в Сибирском (или Сонном, как частенько шутили причастные) отделении РАН.

Когда он впервые оставил Ноэминь ради долгого разговора о природе света, это вызвало общее невысказанное удивление, а в течение следующего часа обитатели имели удовольствие слышать доносившийся с Кухни непривычный пока низкий голос и резкий смех молчаливого обычно юноши.

Кыся и Руфи очень любили Агнию и готовы была часами сидеть рядом с ней, переплетать ее косу и восхищаться самошитыми широкими юбками в пол и льняными рубашками. Рядом с ней они переживали какое-то особое состояние: казалось, в ее присутствии улетучивались любые тревоги и печали, высвобождая место для уюта, который наводит на мысль о том, к чему так или иначе стремятся все существа. О доме.

Агния носила свой дом в себе и щедро дарила его своим друзьям, сама того не замечая. Она была так приятна и любима своими друзьями, что они даже не испытывали столько привычного в наш век раздражения в отношении ее искренней веры.

Агния и Барто являли собой нетривиальный ныне образец счастливого брака, растянувшегося на долгие годы. Но несмотря на это один факт все же омрачал их безмятежную жизнь – они были бездетны.

Когда вне всякого сомнения счастливая пара, не позиционирующая себя как «чайлдфри», более десяти лет не заводит ребенка, окружающие начинают догадываться, что тому есть какие-то тяжелоустранимые и очень печальные причины.

Теплые чувства, которые обитатели Неспящей испытывали к своим друзьям, диктовали наивысшую степень деликатности, с которой обходят любые болезненные темы и вопросы. Никто не спрашивал их о детях, но всем хотелось для них сделать что-то невероятно приятное, что выливалось в трогательную заботу и вербальное «поглаживание»:

– Агния, душа моя, хочешь, я заварю для тебя кофе? – спрашивала Руфи, которая обычно отказывалась даже думать о такой возможности – так надоедал этот процесс за долгий рабочий день в небольшом чайно-кофейном магазинчике.

Разумеется, Бартоши замечали эти ненавязчивые, но все же вполне очевидные знаки внимания и с благодарность принимали их. Но по иронии судьбы это только усугубляло их грусть: иногда, почувствовав особое участие со стороны друзей, они бросали друг на друга быстрый взгляд, в котором читалась затаенная и ставшая привычной тоска. Принципиальное несовершенство их жизни, их семьи казалось им очевидным, но все же они со всем возможным тщанием силились не обращать на него внимания, как человек, который старается не задевать свежую рану. Тем не менее Агния и Барто явно были довольны друг другом и не погружались в свое горе, а просто продолжали жить, радуясь каждому дню. Гораздо легче справляться с напастями, когда уверен в том, что есть близкий, очень близкий человек, который не покинет тебя и разделит с тобой все тяжкое.

Есть люди столь светлые, что рядом с ними хочется петь – радость жизни переполняет душу и бурлит где-то в горле, заставляя голосовые связки вибрировать. Такова была еще одна желанная гостья и бывшая поселенка западной комнаты – Вета. Она так чудесно и самозабвенно смеялась, что казалось, никогда не знала слез. Даже будучи совершенно вымотанной, молодая женщина излучала бурную энергию, взахлеб повествуя о неизменно феерических событиях, которые теснились вокруг нее постоянно. Полное имя ей было Елизавета, но в семье – очень интеллигентной семье депортированных когда-то из Петербурга чистокровных немцев – ее называли Ветой. В Неспящей же к ней зачастую обращались старомодно-ласково, называя Душенькой.

Она приезжала нечасто, так как жила в Городе (это слово всегда произносилось с легкой неприязнью), и это было так томительно, по-сибирски далеко, а зимой, которая длится почти полгода, еще и холодно.

В плотном расписании Душеньки не всегда находилась достойная прореха, в которую бы вместилась почти загородная поездка, а общение с постояльцами Неспящей, которое больше всего напоминало бал-маскарад, также требовало особой эмоциональной выносливости. Вета справлялась с этим – раз в месяц-другой.

Она появлялась в дверном проеме и уже на пороге широко улыбалась и громко приветствовала всех кинувшихся к ней обниматься. Высвободившись из очередных рук, Душенька снимала со спины большой рюкзак и доставала из него, передавая все в те же руки, баночки с причудливым вареньем, контейнеры с не менее причудливыми крупами и пакеты мороженых овощей. После этого все обращались в кочевников и тянулись на Кухню, где предавались гедонизму и пороку. Но никто не беспокоился об этом нимало: язычники в младенческой жизнерадостности не знают греха.

– Ты в этот раз привезла киноа? Вета, это же просто шик! Чур, я первая накладываю себе – побольше, побольше! – Руфи уже почти хищно облизывалась, приблизив кошачью голову с горящими глазами к заветному контейнеру.

– А я? А мне? – Ноэминь, не вставая с колен своего улыбающегося спутника, потянулась через стол длинной рукой и цапнула соседку за худой бок.

– А тебе вот пакетик с брюссельской капустой, ты же любишь есть все монохромное, – взвизгнув и отмахнувшись, Руфь запустила холодным мокрым пакетом в засмеявшуюся парочку.

– Ноэминь, я привезла тебе кое-что, уверена, что тебе это понравится. Я сегодня зачем-то зашла в дорогой супермаркет и когда увидела ЭТО, сразу подумала о тебе и не смогла пройти мимо, – уже переодевшаяся в цветастые ткани Душенька зашла на Кухню, держа в руках большую бутылку, на этикетке которой было что-то написано на одном из тех языков, для которых определяющим культурным понятием является слово «маньяна» 8 8 Mañana (исп.) – завтра, вмещающее неопределенно продолжительный отрезок будущего. .

– Да это же… Тростниковый сахар! – Ноэминь, любительница всего экзотического, дорогого и бесполезного, уже отплясывала дикую джигу на маленьком пятачке кухонного пространства возле подоконника.

Этот жидкий сахар, обладающий тонким, еле уловимым запахом, потом долго еще с гордостью занимал место на кухонной тумбе, рядом со столь же претенциозной квадратной бутылкой в которой содержалось прозрачно-зеленоватое масло виноградных косточек.