Ида Тамм - Собака в стене. Роман-фантазия

Но коробки продолжали стоять – такие же нетронутые, и такие же таинственные.

Коридор был обклеен рельефными обоями с причудливыми листьями и цветами. Обои местами были поцарапаны, словно их скребли лапы большого кошачьего.

– Руфи, это не ты дерешь обои, пока все спят? – посмеивался Рудольф, ловко уворачиваясь от подзатыльника. – А что? Ты волне дикая и вполне когтистая – настоящая кошка!

– Потом поговорим! – рычала Руфь, спешно собираясь на работу и борясь с непослушными ремешками на сандалиях.

– С удовольствием!

Отклеивающиеся бумажные уголки грустно трепетали, когда по коридору проносился сквозняк, почти все жильцы ловили себя на том, что надо бы подклеить здесь и там, но разве найдешь время для того, чтобы забежать в магазин за обойным клеем, развести его, потом подыскать подходящий по высоте стул… Да и дверца на кухне снова сорвалась с петли!

Коридор был чем-то вроде нейтральных вод, в которых можно было проводить переговоры – быстро и по делу, пока одна из сторон суетливо готовилась к выходу или, наоборот, дробной рысью спешила скрыться за одной из стеклянных дверей.

– Ноэминь, ты еще в среду обещала посчитать, кто сколько должен заплатить за этот месяц!

– А сегодня уже четверг?

– Сегодня пятница!

– Да?! Мм, тогда сейчас посчитаю. Точнее, не сейчас, а когда переоденусь – у себя.

– Нет, давай тогда зайди ко мне на кухню, – Руфи выглянула из-за холодильника и улыбнулась. – У себя ты пропадаешь бесследно, как в Бермудском треугольнике!

Ну и, конечно же, в Коридоре был турник – как в каждой уважающей себя квартире. Он венчал притолоку между прихожей и Кухней, на нем периодически весьма ловко упражнялся Рудольф, Хан поддерживал с ним знакомство, и кто-нибудь время от времени повисал на нем мимоходом, внезапно отяжелевшим телом походя на тушу в морозильной камере или на скотобойне. К повисшему, разумеется, тут же протягивались чьи-нибудь руки, повинуясь почти безусловному рефлексу пересчитать открывшиеся ребра и проверить товарища на устойчивость к внешним раздражителям. Между прочим, именно неуемная страсть Мириам к щекотке не позволяла Хану развить более дружеские отношения с металлическим прутом.

Несмотря на то, что в Коридоре никто не жил и даже не задерживался там надолго, проведя в нем всего один день, внимательный наблюдатель мог составить достаточно полную и весьма яркую картину жизни пестрой компании: двери в комнаты то и дело открывались, кто-нибудь проходил мимо коробок на Кухню, перекрикивался с соседями через стекло чужой двери, устало раздевался после работы или ворчал с утра в поисках запропастившейся невесть куда перчатки… Обрывки разговоров, поцелуи на ходу, запах еды из Кухни – Коридор был полон событий и сюжетов из жизни трех пар, хоть и казался им самим совершенно необитаемым.

Ванная комната была самым странным местом в Неспящей. И хоть все обитатели, кто естественным образом, а кто сознательно, старались игнорировать почти мистическую загадку слегка подернутого плесенью помещения, факт оставался фактом: в ванне все время кто-то спал. Его называли Некто, при этом понижая голос до шепота, хотя легкий храп свидетельствовал о том, что вряд ли сей нелегальный постоялец мог услышать свое уничижительное прозвище.

Спящий был космат, дремуч и казался великаном даже при том, что размеры ванны были весьма внушительными. Никто не мог рассмотреть его лица, поскольку он недружелюбно демонстрировал входящим свою широкую спину и темноволосый затылок, почти полностью скрытый плюшевой занавеской неопределенно-красного цвета, наводящей почему-то на мысли о закулисье провинциальной музыкальной школы и нервическому ожиданию своей очереди в отчетном концерте по итогам года. Висела ли она когда-то в качестве водозащитной шторки, сказать было сложно, мнения на этот счет разделились. Большинство разумно полагало, что это крайне маловероятно, поскольку мокрый плюш слишком тяжел, а Мириам и Ноэминь говорили, что эта ванная комната уже продемонстрировала свою исключительную неординарность, так почему бы занавеске не быть плюшевой? Их дизайнерские фантазии питались тем фактом, что вместо штанги комнату украшала настоящая деревянная гардина с большими металлическими кольцами – занавески на ней не было вовсе, но с нее гроздьями свешивались разнокалиберные и (конечно же!) непарные носки.

Несмотря на то, что пользоваться ванной было затруднительно ввиду самоочевидных причин, в ней почти всегда горел свет, а тяжелая дверь с декоративными элементами находилась в неустанном движении. То и дело кто-нибудь из постояльцев, стараясь не шуметь и соблюдая известную деликатность, забегал поменять линзы или накраситься, близко наклонившись к зеркалу, подстричь разросшуюся бороду или загрузить стиральную машинку. Последняя заслуживает особого внимания: несмотря на то, что Руфь часто повторяла услышанную где-то фразу «жизнь – это не только стирка», в Неспящей не смолкал звук крутящегося барабана. Машина явно имела большие амбиции и не оставляла попыток выйти на взлет, яростно топая по плиточному полу, и только выставка разнокалиберных баночек и флаконов гасила ее аэродинамические свойства. Когда попытки покинуть атмосферу становились особенно настойчивыми, недвижимый обычно Некто ворочался и невнятно бормотал что-то о неуемной энергии и правилах поведения в драматическом театре. При этом над его ухом всеми пятнистыми перьями трепетал свисающий с крана ловец снов.

По непонятной причине все живущие в Неспящей старались обходить молчанием вопрос, кем же был этот таинственный Некто, почему он спал именно в ванной и когда планировал проснуться. Вопрос этот беспокоил каждого, то и дело вертелся в головах, как ворочается зверек в зимней неглубокой спячке. Однако озвучить его означало бы признать факт существования некоторой бытовой и, возможно, даже острой социальной проблемы, которую пришлось бы незамедлительно начать решать. Гораздо проще и даже благоразумнее было относиться к этому феномену как непреложному факту действительности, который нужно просто принять как данность и жить с этим. Так и было.

Когда возникала необходимость воспользоваться благом цивилизации, обращались к Мириам: трогательная полудевочка-полуженщина нашла что-то вроде общего языка с аборигеном в эмалированной посудине. Она тихонько заходила в Ванную, помявшись у входа и сделав пару подготовительных глубоких вдохов-выдохов, тихонько покашливала и начинала свою сбивчивую просьбу с наинтеллигентнейших обращений, от которых попахивало Чеховым:

– Послушайте, милейший… Прошу простить за столько внезапное обращение, но, видите ли…