Ольга Крупнова - Ветер.mail.ru

Саня остановилась передохнуть. Лес перед ней стоял уже близко. То, что издали казалось сплошной чёрной стеной, теперь туманилось порослью свидины кораллового цвета, розовело молодыми берёзовыми стволами. За опушкой темнел ельник с заснеженными острыми вершинами. День начался, посветлело, позади на снежном поле снег забелел под тяжелым низким небом. Неуверенный рассвет окончательно зарылся в снеговые тучи. Саня огляделась – она была в поле одна. На смену уютности мыслей пришел странный озноб, захотелось домой.

Она уговорила себя всё же доехать до леса, и даже прошла ещё метров пятьдесят, но синеющая над нею туча прорвалась, и в воздухе повисла тонкая снежная пелена. Ветра не было, и стало ясно, что мелким снежком дело не ограничится, что в ближайшие часы насыплет столько же, сколько сыпало всю эту неделю, и надо поворачивать, пока не завалило лыжню. На пути в горку дыхание немного сбилось, но Саня быстро преодолела подъём и покатилась вниз, сокращая путь. Под лыжнёй сейчас лежал заболоченный лужок, по которому летом было не пройти, а зимой открывался лыжный путь напрямик через поле от леса до дома. Кое-где лыжня просела, на снегу виднелись рыжие пятна замерзшей воды. Саня старалась их проскочить быстрее, чтобы не образовывалась наледь на лыжах. Миновав сырой участок, лыжня снова устремилась в горку, и Саня поторопилась проскочить эту горку прямым ходом, не забираясь на неё ёлочкой. Она не поняла, что произошло, когда одна из лыж стала дыбом, тут же с хрустом переломилась, и у Сани в глазах полыхнула белая вспышка от резкой боли в ноге.

Может быть, она даже на миг потеряла сознание, потому что в следующий момент увидела перед собой на снегу кусок своей лыжи. Мелькнула мысль, что вот лыжам и конец пришёл, и как же их жаль, но новая вспышка боли в ноге снова затмила сознание, уводя за грань обморока. От боли подкатилась тошнота, и Саню вырвало. Она попыталась заесть снегом противную кислятину во рту. Руки тряслись и не слушались, но ей удалось приподняться, сесть и подтянуть к себе здоровую ногу. Вторая нога лежала на снегу подвернутой, боль в ней начинала пульсировать, и с каждым толчком пульса ботинок делался теснее.

Саня попыталась собраться с мыслями. Ясно, что нога распухает, что случилось что-то серьёзное, может быть, даже вывих или перелом. Значит, дойти до дома она не сможет. На поле никого нет, мужик с собаками усвистал, скорее всего, через лес на большой круг, возвращаться он будет другой дорогой. Когда придёт ещё кто-то, неизвестно, снег усиливается, кому сейчас захочется идти на лыжах? Телефон, конечно, в кармане – без телефона она никогда не выходила не то что на прогулку, даже к помойке мусор выкинуть, но как же не хочется, то есть вот совсем не хочется звонить Сашке и признаваться в том, что с ней случилось!

А какие ещё есть варианты? Боль из острой перешла в ноющую, но было понятно, что это до первого движения, дальше может быть только хуже. Ей в конце концов удалось нагнуться и подтянуть руки к ботинку, но первая же попытка его расшнуровать обернулась новой белой вспышкой в глазах и приступом тошноты. Руки все ещё тряслись. Саня, всхлипывая от боли и начинающего пробирать холода, расстегнула молнию на кармане анорака, в котором лежал телефон.

– Сашка… – сказала она и замолчала – губы тряслись. Он добивался от неё, что произошло, он выяснял, насколько далеко она уехала по полю, потом к телефону подбежал Вовка, но отец прогнал его одеваться… Сане становилось всё холоднее. Нога неприятно лежала, словно бы чужая и отдельная, но боль в ней отдавалась с каждым ударом крови в голове, и даже смотреть на эту ставшую вмиг чужой ногу было тошнотворно. Кроме того, от холода и боли захотелось писать, и эта новая напасть одолевала всё больше.

Может быть, думала Саня, может быть, ей удастся немного подтянуть к себе ногу и ползти. Мересьев же полз – сколько он полз? В школе знали, сейчас уже нет. Тогда смеялись несуществующей опере – «давайте отрежем Мересьеву ноги»… да уж. Посмеялась бы сейчас. А вдруг и ей?.. Так, не раскисать и не истерить. Не в тайге, до дома полкилометра. Ну, нога подвернулась, сейчас Сашка придёт, в травмпункт съездим, у нас в районной больнице хороший травмпункт, Вовку мелкого туда таскали, когда он с качелей свалился и руку себе сломал. Там врачи отзывчивые, и Сашка умеет с врачами говорить. Да где же он, наконец.

Она снова сделала попытку подтянуть к себе ногу. На этот раз то ли уверенности от собственных уговоров прибавилось, то ли к боли уже привыкла, но удалось сесть удобнее. Возникла даже мысль взять лыжи как костыли, опереться о крепления и поковылять Сашке навстречу. Но, подумав о том, что будет, если она потеряет равновесие и упадёт, Саня отказалась от этой мысли.

Сквозь пелену снега Саня вглядывалась в поле и никого не видела, и первая острая боль, потом злость на себя, на лыжи, на Сашку сменилась тоской и холодом. Она даже засыпала временами и резко просыпалась от страха потерять контроль над мочевым пузырём. Не хватало ещё лежать на снегу в мокром, схватить цистит, опозорить свою синюю олимпийку. Хотя, пижонство это всё и условности – старые лыжи, старый лыжный костюм, высший класс на лыжне, – в чём был смысл этого всего, когда все-все вот так, в один миг кончилось. Что теперь – больница, гипс, костыли? На работе больничный, это ладно, а хлопоты по дому, магазины, готовка? Да уж, «лыжи из печки торчат»… Откуда это всплыло?..

Сане померещилось, что снежная пелена нарушила целостность, пропуская какие-то тени, точки, штрихи. Она до боли в глазах стала вглядываться – какое счастье, что очки остались целы. Да, так и есть, издалека две фигурки, одна повыше, вторая небольшая. Вот они идут по лыжне, оступаются, проваливаются в рыхлый снег. Саня подумала, что у мужа нет высоких зимних сапог и он наверняка нахватает снега в ботинки. Тот, что пониже, идёт сзади, размахивает руками. Первый резко к нему обернулся. Стоят. Первый явно что-то выговаривает второму, резкий жест – отсылает назад. Да сколько ж можно, нашёл время для «воспитательного момента»! Нет, идут дальше. Сашка, проваливаясь в снег, впереди, Вовка отстал и плетётся сзади.

И теперь, когда стало ясно, что найдут, что спасут, что ногу не отрежут, Саня начала плакать. Сначала тихо поскуливать. Боль, досада на себя с жалостью пополам, тоска от мысли, что это была её последняя лыжня, осознание хрупкости жизни перед её непредсказуемостью – всё разом одолело её, до сих пор ещё как-то крепящуюся. И когда её мужчины подошли к ней и Саша, склонившись над женой, спросил: «Ну, мама-сан, ну как же ты так?», а Вовка, насупившись, стоял у него за спиной и сам готов был заплакать, – Саня наконец заревела в голос.

28.11.2012. Саня