Олег Сорокин - Баллады

Было прекрасно ощущенье это,

И оказалось, прошлого не жаль.

Ребёнком ощутил себя в видении,

Бродил я по Вселенной вдалеке.

И звёзд касался в светлом упоении,

Хрустальный жезл, зажав в своей руке.

Неслись столетья, путь мой всё светлее,

Вселенской мудрости приблизилась мечта.

Любовью осенённый, став добрее,

Я понял, это- БОЖЬЯ КРАСОТА.

…Боль яростно швырнула дух обратно,

Я вновь себя в рубашке ощутил.

Моррель что- то стучал неоднократно,

А я молился, чтоб он прекратил.

Я так старательно уморил тело,

Что шевельнуть не мог и пальцем ног.

Сознание рвалось и прочь хотело,

Ему ответить я, увы, не смог.

Но лишь Моррель закончил всю тираду,

Я снова смог СКИТАНИЯ начать.

В своих мольбах просил я как награды,

Меня до срока вновь не отвлекать…

Моррель был прав:.мой дух освободился,

Я вновь «уснул», и в этом сладком сне,

О БОЖЕ, в дремоте я шевелился,

Лёжа на мягком, бархатном белье.

Но всё это меня не изумляло,

Нет, я конечно был самим собой.

Но Дэррель Стэндинга тут было мало,

И жило моё «Я» другой судьбой.

– Эй, Понс! Скорей воды холодной,

Во рту горит, вчера я много пил.

И тут я вдруг заметил, что свободно

С слугою по- французски говорил.

– Ну, как отец-, ворчал Понс с безнадёгой,

– Тот хоть исправился в конце концов,

А Вас встречаю каждый день с тревогой,

Мне современных не понять юнцов.

Он болен был желудком, я слукавил…

– А мне что прерывать песню в полёте?

– Пей, господин, с ворчаньем Понс поправил,

Не повредит, здоровым Вы умрёте.

Соболий плащ мне подавая в руки,

Он всё качал с укором головой:

– Мало отец Вам преподал науки,

К чему такая роскошь, БОЖЕ мой!

Он добывал всё крепкою десницей,

Но и держал добытое в семье.

А Вы транжирите, и может так случиться-

Всё спустите за рюмкой Бужоле.

…Священник тот, о ком вы говорили,

Вас дожидается почти уж два часа.

– Так от чего ж меня не разбудили?

В гостиной раздавались голоса.

Я смутно вспомнил: патер Мартинелли…

– Введите, – он с приветствием вошёл.

– Вы долго мешкаете, граф, на самом деле, —

Он вымолвил мне тот час, как зашёл.

ЧАСТЬ 2

– Хозяин мой начал терять терпение…

– Перемените тон, его я оборвал.

– Здесь Вам уже не Римские владения,

Где августейший правит кардинал.

– И, тем не менее, – он продолжал упрямо,

– Мне велено Вам лично передать,

Чтоб Вы оставили известную Вам даму.

Иначе… -Иначе что, он будет угрожать?

– У августейшего есть на неё планы, —

Невозмутимо патер продолжал.

И Ваши связи с нею не желанны,

Он Вам настойчиво порекомендовал…

– Ну что ж подумаю над Вашим предложением, —

С весёлым вызовом я дерзко произнёс.

– Дайте ответ, владыка ждёт решения,

Иначе сами мы решим вопрос.

Я говорил, что это бесполезно,

Но шанс последний Вам предложен был.

Все знают, что повеса вы известный,

Ну, в общем, я Вас предупредил…

…Мы шли с Филиппой, сердце замирало,

О как она прелестна, хороша.

– Грустить Вам, герцогиня не пристало,

Я Ваш слуга, и шпага, и душа.

Единственная женщина на свете,

Чей нежный взор мои мечты пленил.

Навек запомню я минуты эти,

Я ей на ушко томно говорил.

Но у седого старца, что из Рима

Нам строил козни, длинная рука.

И он мне воспрепятствовал незримо,

Лишь повод не представился пока.

…Бесцеремонно нам прервав беседу,

Мне итальянец Фортини сказал:

– С Вами желают говорить, невежда!

Во мне опять «багровый гнев» вскипал.

– Ивольте подождать, сейчас я занят…

– Я никого не жду, – ответил он.

– Разделаюсь немедленно я с Вами, —

С улыбкой молвил и повысил тон.

Мне б в тот момент немного хладнокровья,

Ведь это провокация, я знал.

Филиппой ослеплённый, и ЛЮБОВЬЮ,

Я раздражённо Фортини сказал:

– Подите прочь, я чрез минуту буду.

Он с наглою улыбкой говорил:

– Месяц взошёл, я буду ждать у пруда.

– Подите прочь! – я снова повторил.

– Я не уйду, – с сарказмом он ответил,

И тут Филиппа мне сказала вдруг:

– Сен – Мор, займитесь типом этим,

Я буду в зале ждать Вас, милый друг.

С таким благословением от милой

Я стал силён, как тысяча чертей.

Да что там Фортини! В могилу

Десяток я отправлю без страстей.

Мы разошлись, чтоб вызвать секундантов,

Первым попался мне Робер Ланфран.

Но до того с одним комедиантом

Столкнулся я, верней, он начал сам.

То был юнец, к тому же очень грубый,

Он пОходя задел меня плечом.

Затем, слова процеживая сквозь губы,

Завёл тираду… знаете о чём…

Всё это не входило в мои планы,

Я извинения принёс юнцу.

Роббер повествовал невеже прямо,

Что ссоры в данный миг я не хочу.

Угрозы я припомнив Ватикана,

Решил, что это, верно, не конец.

Их много есть в обойме старика… и,

Наверно, не последний сей юнец.

Я очень бегло объяснил Ланфрану,

Что было нужно в вечер от него.

Привык владеть оружием он филигранно,

И сам позвал Анри Боэмона для того.

Когда втроём мы подошли к лужайке,

Увидели в сторонке Фортини.

С двумя стоял друзьями в тесной спайке,

И к бою приготовились они.

Луна светила, ярко озаряя,

Лужайку для дуэли, как фонарь.

И на рапирах отблеском играя…

Мы поклонившись, начали как встарь.

Я слыл в Париже славным дуэлянтом,

Но был далёк до славы Фортини.

Хоть был наслышан о его талантах,

Знал, что окончу его жизни дни.

Меня вела ЛЮБОВЬ, а это значит —

Я верил, я её не подведу.

Я хладнокровно выполню задачу,

Быстро и метко к финишу пойду.

Но мой противник – мастер фехтованья,

Себе такую же поставил цель.

Минуту мы сражались со старанием,

Усилия не достигали цели.

Атаки с хладнокровьем ожидая,