Вера О. - Come back или Вы всегда будете женщиной

И тем не менее, когда доктор выходит из кабинета, я, не сдержавшись, начинаю рыдать, закрыв лицо руками. Ася обнимает меня и успокаивает, как может….

Дальше мы идем в процедурный кабинет, где мне делают укол с радиоактивной жидкостью, которая будет группироваться в местах скопления раковых клеток. И то, как она группируется, я своими глазами вижу на экране монитора некоторое время спустя в виде ярко-белых скоплений на темном изображении моей грудной клетки. Переводчица рассказывает, что во время операции сигналы счетчика Гейгера будут ориентировать доктора, уточняя объем операции. Ну, или что-то такое. Я волнуюсь, и слова её запоминаю в самом общем виде.

Моя операция должна быть второй. Мне уже принесли в палату и велели надеть белые чулки и рубашку с завязками на спине, мы уже наговорились с Асей и с домом по скайпу, а за мной всё ещё не идут. Стрелки часов двигаются к полудню. Я с утра ничего не ела и не пила, как это положено в день операции, ожидание затягивается и растёт беспокойство.

Кто-то сказал, что операция, проводимая перед моей, оказалась сложнее и заняла больше времени, чем планировалось. Мне хочется, чтоб доктор оперировал меня не в состоянии усталости, и я прошу Асю переговорить с ним об этом и, может, отложить всё на завтра.

И вот дверь открывается, и две быстрые молоденькие медсестрички вывозят меня на моей кровати в коридор. Сбоку спешит Ася. Медсестрички что-то говорят, улыбаясь и заглядывая мне в лицо, но я понимаю только одну фразу: «Аллес гуд!», её они повторяют особенно часто. Проехав коридор, холл, поднявшись на лифте (перемещаться лёжа в кровати очень непривычно), мы подъезжаем к массивным дверям, за которые Асю уже не пропускают. Я остаюсь без неё, моей опоры, и остро чувствую её отсутствие. Страх уже до такой степени поработил меня, что достигнут какой-то предел. И мне становится стыдно за своё малодушие, я пытаюсь убедить себя, что мне, с моей-то фамилией, нельзя так бояться, и внешне хотя бы пытаюсь изобразить спокойствие – хотя на меня и смотреть-то некому. Потом мне в голову приходит ещё одна мысль – что я русский человек и должна вести себя сообразно с этим, явить мужество, ну, или хотя бы не позориться перед немцами. Стыдно быть такой слабой. Я пытаюсь изобразить самообладание. Страх начинает отступать. Неожиданно начинаю шептать слова давным-давно знакомой короткой молитвы и явно чувствую успокоение.

Между тем анестезиолог, укрыв меня подогретой белой махровой простыней (в помещении холодно), приступает к наркозу. Я вдыхаю вьющийся из маски белый прохладный дымок и начинаю чувствовать, как немеют пальцы рук и ног, дальше сознание покидает меня.

Прихожу в себя я в незнакомой палате. Глаза устремлены в потолок. Он неровный, с какими-то переборками. Самочувствие довольно хорошее, боли нет, голова ясная. Мне задают вопросы и везут в мою палату, где меня ждёт Ася.

Видимо, действие наркоза не окончилось полностью: я абсолютно спокойна, мне хорошо. Говорю я медленно, чуть ли не по слогам, понимаю это, но добавить темп не могу. Ощущение, что всё позади. Я рада.

Общаюсь с Андрюшей по скайпу. Без конца в палату заходят, измеряют температуру, давление, что-то приносят из лекарств, задают вопросы, Ася переводит, смотрят шов.

Первое, что меня начинает беспокоить после операции – белые капроновые чулки. Хочется их снять, но, оказывается, этого делать нельзя – они защищают ноги от возможного тромбоза. Их нельзя снимать ближайшие 5 дней. Пять дней и ночей в капроне! Это ужасно!! Чуть позже я замечаю, что в кровати рядом со мной лежат две пластиковые бутылочки, на дне которых жидкость по виду напоминающая разбавленную кровь. От бутылочек тянутся прозрачные шланги… О, боже! Шланги выходят из моего тела. Это дренаж. Я уже видела в холле клиники несколько дней назад молодую женщину, с раздражением поставившую эти бутылочки рядом с собой прямо на пол, когда она расположилась на стуле, говоря по мобильному. Этот эпизод саднящей занозой засел в голове. Теперь с такими бутылочками я. Надо как-то смиряться, уговариваю я себя… Ведь это ненадолго…

Доктор К. тоже приходит в палату осмотреть меня с группой врачей, похоже, это все те, кто был в операционной, которую мне так и не довелось увидеть. Врачи улыбаются, знаками и простыми фразами (мне всё равно их не понять) обнадёживая меня. Доктор осматривает шов. Он очень большое внимание, как и всегда, уделяет мне, отвечая на все вопросы так подробно, словно спешить ему некуда. Но это не так, я знаю, что весь его рабочий день расписан по минутам, и что часто он затягивается до восьми вечера. Доктор говорит, что гистология тканей груди будет известна через неделю, и эти результаты определят дальнейший ход лечения. Оказывается, они мою грудь мелко нашинкуют и будут определять количество раковых клеток по краям. Моё воображение тут же ярко рисует отвратительные иллюстрации к этому сообщению. Какой ужас!

В то же время меня успокаивают подробные разговоры с доктором, слова которого наиточнейшим образом переводит для меня Ася. Это даёт уверенность. Чем больше знания, тем меньше нервирующих домыслов.

С Ефгенией этого не было. Небрежность перевода, бесцеремонность переводчицы и её постоянное давление привели к утрате доверия. Это особенно неприятно, если учесть моё действительно беспомощное состояние и серьёзный диагноз. Замечу, что, общаясь с персоналом клиники, Ефгения перерождается; она само дружелюбие. Но и со мной, и с другими она всегда в маске. Масок несколько, и она скрывается за ними. Правда, некоторые черты вырисовываются, ведь я внимательно наблюдаю за ней. Они, увы, несимпатичны. Сожалею, что у меня имеется вот такая коммуникативная проблема в лице человека, призванного осуществлять мою связь с немецкими докторами. Это действительно проблема. И я не в силах её разрешить, хотя постоянно пытаюсь найти способ поставить свою переводчицу на службу своим интересам. Безуспешно.

Пока всё хорошо, температура нормальная, боли нет. Про боль вопросы задаются особенно часто, на столике у кровати лежат обезболивающие таблетки, которые надо принимать трижды в день. Но я их не пью, как и прежде не любя лекарства, за ненадобностью.

Тренькает телефон: это СМСка. На экране телефона я вижу информацию о пополнение моего рублевого счета на сумму с пятью нулями. Это пришла помощь из Астрахани: Леночка и Рафаил не оставляют меня в беде.

Мне уже можно и нужно есть. Я ем только потому, что «надо». Аппетита нет, как и все дни с момента постановки диагноза. И я уже похудела килограмм на пять. Это не вызывает радости, вообще ничего не значит в теперешней жизни, а ведь раньше каждый сброшенный килограмм добавлял хорошего настроения.