Валерий Казаков - Яблоневый сад. Повесть

– Для мужчины это немного, – успокоила его Людмила.

Кофе пили молча. Людмиле снова отчего-то сделалось неловко. Ей хотелось встать из-за стола и отойти к окну, но Павел вдруг предложил:

– Может, выпьем чего-нибудь покрепче за знакомство? – и, не дожидаясь ответа, достал из широкой штанины неполную бутылку коньяка с пробкой из газеты. Людмила Николаевна даже вздрогнула от неожиданности.

– Рюмочки, надеюсь, у вас найдутся?

Но рюмочек как раз не нашлось. Пришлось разливать коньяк по фарфоровым чашкам с вездесущими фиалками на боках…

После нескольких глотков обжигающего нектара знакомство двух молодых людей стало проще и приятнее. Правда, в первый момент Людмила ощущала опьянение как вязаную шапку, которая немного давит на виски, но в остальном всё было хорошо, даже очень. Она вдруг поняла, как стосковалась по мужчине, по тому ни с чем несравнимому запаху, в котором смесь одеколона и табака. По тихой речи с хрипотцой, по взглядам жадным и решительным, по горячей физической силе.

Через какое-то время Людмила почувствовала себя совершенно свободной и даже прочитала несколько своих стихотворений из миниатюрной записной книжки, которую держала в теплой, слегка влажной руке. И голос у неё при этом звучал вдохновенно, так же, как на поэтических вечерах в институте. Павел слушал её с явным благоговением и всё никак не мог поверить, что эти складные и красивые строки написала именно она, а не какой-нибудь Бальмонт или Мандельштам.

Хотя в глубине души Павел уже мечтал о другом. Он думал, что хорошо знает этих городских, интеллигентных и одиноких женщин, живущих в провинции. Они могут произвести впечатление, когда захотят получить от мужчины взаимности. Тем более в такой интимной обстановке. И он был готов исполнить эти тайные желания сельской учительницы. Он не мог предположить, что Людмила Николаевна сейчас занята совершенно другими мыслями. Что она только что решила, будто Павлу Александровичу, уже пора уходить, что он и так порядочно у неё засиделся. Первое знакомство не должно затянуться. Это некрасиво.

Между тем, Павел увлечённо рассказывал ей о своей работе, привычно жестикулировал руками, и при этом поглядывал на Людмилу с каким-то странным веселым прищуром, оценивающе и двусмысленно. Как будто ждал, что скоро с ним может произойти нечто необыкновенное. А вернее сказать, то, чего больше всего хочет молодой мужчина от молодой красивой женщины. Его лицо становилось то серьёзным, то простодушным, то настороженным и слегка лукавым. В какой-то момент ему показалось, что Людмила испытывает те же чувства, что и он.

– И вот, послушайте, как же это понимать, если у нас в деревне не только машины скорой помощи нет, но и кислородных баллонов на всякий случай, – нарочито громко возмущался он, пожирая её жадным взглядом. – А дороги! Осенью по нашим дорогам никуда не выехать. И во всей округе – ни одной работающей церкви. Разве так можно в России? В Святой Руси.

– Да. Нельзя, нельзя, – согласилась с ним Людмила.

– А если телевизор сломается, к примеру, – вообще, хоть волком вой. Сиди и смотри целый день в окно, как сыч. Никаких развлечений… Хорошо, я своим старикам два цветных купил на всякий случай. Пусть смотрят. У меня пока деньги есть, получаю неплохо.

– Да-да. Я вас понимаю, – ответила ему Людмила.

– Провинция вымирает от бескультурья, я вам скажу. Люди замыкаются в своем убогом мирке и живут одними заботами о пропитании. Большая политика здесь никого не интересует, большая литература – тем более. Люди живут, повинуясь инстинктам, опираясь на некую пуританскую философию, в основе которой христианский аскетизм. Но эта философия не обогащает. Она заводит в тупик.

– Да-да, – зевая, согласилась с ним Людмила, толком не понимая, о чем идет речь.

Он, глядя на неё, стал широко и обольстительно улыбаться. Потом, удовлетворенный чем-то своим, вышел покурить на крыльцо. Под ним звонко пропели промерзшие половицы. После этого Людмила быстро встала со своего места, подхватила на руку его плащ и вышла следом за ним. Он как-то удивленно и растерянно посмотрел на неё.

– Вы извините меня, но я уже сплю, – сказала она виновато, протягивая ему верхнюю одежду. Он с печальным видом принял синий плащ летчика и, ничего не сказав, отвернулся. Видимо, не ожидал такого быстрого финала, не предвидел его.

Ночь была удивительно тихой и лунной. Серебристый свет струился по снегам и проталинам. Улица была неподвижна и холодна. Часть её оставалась в тени, а другая часть была залита, затоплена до краев ночным синеватым сиянием. Глаза у Павла Александровича, кажется, тоже блестели.

– Вы, вы не знаете, как мне здесь одиноко, – вдруг со слезой в голосе признался он, набрасывая плащ на плечи. – Жить не хочется, Людмила Николаевна, жить не хочется!

В это время он повернулся к ней лицом, и она увидела в его тёмных глазах влажный блеск. Обними он её сейчас – она бы ничего не смогла с собой поделать – отдалась бы ему… Но он нахлобучил меховую шапку на голову, сердито повернулся на одном месте, так что её обдало легким ветерком и зашагал прочь. Потом скрипнул подошвами у калитки и пообещал зайти завтра. Она ответила:

– Да-да, заходите.

Холод охватил её плечи мягкими лапами, потом сдавил так, что сошлись лопатки, и ей показалось, что нет ничего на свете сильнее этого холода.

***

Утром, в учительской, к Людмиле Николаевне подошла Клавдия Петровна – высокая слегка полноватая молодая женщина с глазами, красными от слез.

– Ну, как вчера спалось? – спросила, глядя в сторону.

– Хорошо, а что? – простодушно ответила Людмила.

– Знаю, что хорошо… Отец у моего Игоря пожаловал.

– Павел Александрович? – изумленно произнесла Людмила Николаевна.

– Он самый… Только не Павел Александрович, как вы выразились, а Пашка Хват… Даже не зайдет, даже не посмотрит на свое творение. И как только у него сердце устроено?

Клавдия Петровна, не стыдясь, смахнула со щеки крупную слезу.

– Ты, Люда, с ним не связывайся. Это не тот человек, который тебе нужен. Он тебя обманет, как меня обманул.

Людмила Николаевна почувствовала себя виноватой перед Клавдией Петровной. Оказывается, она чуть было не стала очередной любовницей этого сельского проходимца. Хотя, если честно сказать, он сразу ей не понравился, не заинтересовал. При всем его щегольстве из него выпирал обыкновенный сельский парень, который, скорее всего, за всю свою жизнь ни одной книги не прочитал, не посетил ни одной художественной выставки. К тому же перед глазами Людмилы стоял образ милого глазастого мальчугана, которого уже много лет воспитывала Клавдия Петровна в полном одиночестве. То, что Игорь сын этого человека имело сейчас решающее значение. Мальчик чем-то походил на отца. Обидеть этого маленького человека было бы преступлением. Он этого не заслужил, и Клава этого не заслужила. Она всё ещё любит своего бесшабашного летчика, всё ещё мечтает о встрече с ним, на что-то надеется.