Валерий Казаков - Яблоневый сад. Повесть

– Это ты, Людмила? – спросил Борис.

– Да.

– Здравствуй, милая! Здравствуй, дорогая! Я так по тебе соскучился. Когда ты приехала, на сколько?

– Вчера.

– Нам надо сейчас же встретиться. Так хочется поговорить с тобой. Ты не представляешь. Весь год я прожил тут без тебя, как в клетке, как в неволе.

– А почему так редко писал?

– Не люблю писать писем, не умею. Ведь в письмах и десятой доли не передашь от того, что чувствуешь.

– Я тебе не верю.

– Это правда. Без тебя я остро чувствую свое душевное одиночество, – стал оправдываться Борис Борисович. – Мыслями своими, самыми сокровенными, поделиться не с кем. Это хуже всего.

– Я понимаю. Но…

– Тогда я заеду за тобой… через полчаса. Идет?

– Да.

– Ну, пока!

***

Через сорок минут синий «москвич» Бориса Борисовича стоял внутри двора на Таллиннской. Около него неспешно выхаживал, разминая ноги, высокий мужчина в сером костюме. Это был Борис Борисович Волнухин, человек с густыми усами и каким-то особым, неизменно свежим лицом. По правде сказать, его внушительные усы выглядели сейчас излишне тяжеловесно, но дурного впечатления не производили, так как были тщательно прибраны, промыты и уложены. Это лицо украшали очки в безукоризненно темной оправе. Он был коротко пострижен, надушен и держал в руке свежую газету, на ходу проглядывая какую-то статейку в ней.

Через какое-то время к нему во двор спустилась Людмила в потертой джинсовой юбке и желтой кофточке с перламутровыми пуговицами. Он наклонился к дверце машины и достал из салона букет цветов. Людмила, искренне радуясь, приняла красные гвоздики, поднесла их к лицу, вдохнула, закрыла глаза, и сделала вид, будто у неё кругом пошла голова. Потом поцеловала Бориса в гладко выбритую щеку и деловито села в машину. Машина завелась, плавно сдвинулась с места и покатилась по двору, описывая эллипс возле детской песочницы. Немного позднее нырнула под арку и скрылась из вида.

Вскоре Борис и Людмила уже были в Озерках на даче у давнего друга Бориса Борисовича, военного моряка-подводника Михаила Крашенинникова, который серьёзно увлекался живописью. Это было видно по картинам, которые украшали стены дачи, по запущенному, но удивительно красивому саду, где вперемешку росли яблони и ели, клены и груши, по тому особенному запаху, который издают только что написанные маслом этюды и натюрморты.

Людмила принялась готовить ужин, а Борис Борисович стоял у неё за спиной и шутил, рассказывал занимательные истории из городской жизни. Иногда он обнимал ее за талию и пробовал поцеловать в шею. Она нехотя останавливала его. Ещё не выпив ни грамма спиртного, он уже чувствовал себя хмельным и счастливым, помолодевшим на несколько лет. Потом вдруг посерьёзнел, сел на стул в углу и долго молчал, следя за ловкими руками Людмилы и одновременно думая о чем-то своем. Наконец решился, кашлянул и сказал:

– А знаешь, Люда, я этой зимой несколько ночей не мог глаза сомкнуть.

– Почему? – шутливо переспросила она.

– Вот сейчас, если ты не против, принесу листок бумаги и объясню всё. Это очень интересная теория, знаешь ли. Очень.

– Философское что-нибудь? – спросила Людмила без особой заинтересованности.

– Да, чисто теоретическое. Я бы сказал, абстрактное даже.

Он долго искал листок бумаги и ручку в соседней комнате. Наконец нашел всё, что нужно, и подсел к столу рядом с Людмилой.

– Я когда начинаю об этом с женой разговаривать – она меня не понимает, друзья – тоже. Вся надежда на тебя, ты всегда была умницей. Вот посмотри.

Он положил перед собой листок бумаги и приготовился что-то нарисовать на нем.

– Ты знаешь, что древние философы бесконечность когда-то изображали восьмеркой, лежащей на боку?

– Ну, допустим. И что из этого следует?

– Так вот, мне всегда представлялось, что бесконечность – это круг, который увеличивается в размерах. А у них почему-то восьмерка.

– Ну?

– Ты не догадываешься, почему?

– Нет, – чистосердечно ответила Людмила.

– А я задумался, и знаешь, к какому выводу пришел?

– К какому?

– Я понял, что та точка, где два эллипса, образующие восьмёрку, соприкасаются между собой, – не что иное, как логический фокус Вселенной.

– А что такое, логический фокус? – удивилась Людмила.

– Дело в том, что вся вселенная состоит как бы из одинаковых частей, только одни из этих частей очень большие, а другие очень маленькие. Ну, например, строение атома чем-то напоминает строение Солнечной системы. Протон – это Солнце, электроны – планеты. То есть структура построения и взаимодействия в микромире почти тождественна структуре космической. И между ними есть связующее звено – это логический фокус… А что может быть логическим фокусом? Только разум, осознающий симметрию, только общечеловеческое сознание с его возможностью накапливать знания.

– Но, почему именно фокус? – переспросила Людмила.

– Потому что человеческий разум может смотреть в обе стороны бесконечности одновременно. В бесконечно малое и бесконечно большое.

Он ловко нарисовал на листе бумаги внушительную по размерам восьмерку.

– И что из этого следует? – снова задала вопрос Людмила, глядя на странный рисунок и не понимая до конца, как можно объединить бесконечно малое и бесконечно большое.

– Так Бог хочет познать самого себя, – вкрадчивым голосом проговорил Борис. – Ведь он создал человека по образу и подобию своему.

– Бог, – удивленно повторила она.

– Да. Создав человека, Бог получил возможность видеть себя со стороны. Наши глазами он смотрит на Вселенную, которая вокруг нас. С нашей помощью он старается понять тот мир, который когда-то создал.

– Твои рассуждения озадачивают, – после недолгого молчания призналась Людмила.

– Меня к таким выводам подтолкнули стихи Блока. У него в стихах особая гармония, рассчитанная на отклик души. На что-то тайное, о существовании чего мы даже не догадывались.

– А кстати. Блок свою незнакомку здесь написал, в Озерках, – вставила свою реплику Людмила.

– У него в стихах больше музыки, чем здравого смысла, – продолжил Борис.

Ужин был готов. Людмила и Борис удобно разместились возле стола, на котором особенно привлекательно выглядел салат из свежих помидоров. И тут Борис о чем-то вспомнил, вышел к машине в сад и вернулся с бутылкой марочного, с запахом влажного вечера и с непокорно поднявшейся прядью на лбу. Людмила внимательно посмотрела на него и спросила по-домашнему спокойно:

– На улице ветер?

– Да. Наверное, будет дождь.

Она перевела взгляд на окно и увидела там плотное кружево листвы, расплывчато блестящее на фоне восковых сумерек. Ей нравилась тёплая тягучесть июньских вечеров, бархатные тени от деревьев, стрекот кузнечиков и та полупрозрачная череда облаков, которая не затеняет ни земли, ни неба.