Валерий Казаков - Яблоневый сад. Повесть

Людмила была снова в той атмосфере культурного общения, к которой привыкла, и даже ученические картины на стенах дачи, яркие как цветочная клумба, не раздражали её. Борис заговорил о поэзии, и ей было приятно слушать его, хотя уже не так интересно, как год назад, в пору их знакомства. Кое в чем он повторялся, но это не портило общего впечатления. И говорил он увлеченно, потому что сам иногда пописывал стихи… А может быть, и не иногда. Кто его знает.

После двух рюмок ароматного вина ноги у Людмилы Николаевны сделались невесомыми, и вся она немного поплыла вместе со стулом куда-то назад, к настенному шкафу. Она почувствовала, что щеки у неё горят, а пальцы сделались непривычно тёплыми. Если выпить ещё одну рюмку этого восхитительного вина, она или уснет или взлетит в небо. Тень сна уже витает над ней, давит на ресницы. Она уже ни о чем не способна думать. Совершенно ни о чем. Она только смотрит перед собой и слушает своего собеседника, да иногда поворачивает лицо к окну, если там начинает шуметь ветер, слегка изгибая тёмные ветви яблонь.

– А вот и дождь пошел, – вдруг произнес Борис из темноты, от окна. Она открыла глаза и удивилась, что решительно не понимает, как он там оказался. «Неужели заснула?» И с улыбкой призналась сама себе, что такое вполне может быть, потому что устала в дороге, потому что выпила, потому что успокоилась. Её сон мог продолжаться всего несколько минут или несколько мгновений. Так с ней уже было когда-то.

– Может быть, приляжешь, – посоветовал ей Борис каким-то неуверенно вкрадчивым голосом.

И Людмила с приятным томлением подумала о том, что уснуть ей не удастся ещё долго. Он непременно придет к ней взволнованный, часто дышащий. Тихо ляжет рядом, и тёплые руки его обнимут её талию, потом отправятся в путешествие по всему её телу, заскользят, заиграют. Их тела сблизятся, сольются и начнут неистово проникать друг в друга, всё ярче вспыхивая в радуге долгожданных чувств, как вспыхивает и звучит волшебная музыка до той последней ноты, которая кажется самой желанной, потому что эта нота завершающая.

Но на этот раз всё было немного не так, как предполагала Людмила. На этот раз он как-то томительно долго обнажал её молодое тело, а потом вдруг стал целовать всю от пяток до волос, жадно, ласково, но не спеша, как будто старался насладиться этой минутой как можно дольше. И когда его губы прильнули к её губам, а потом с поцелуями стали опускаться всё ниже по груди и теплому животу, – она вдруг почувствовала, что тайно ждала от него именно этого проявления нежности. Сейчас у неё было сладкое чувство безвыходности происходящего, потому что она вся была в его власти, в пагубной неволе любви. Наконец она не выдержала этой сладостной муки, и каким-то не своим, хрипловатым голосом простонала: «Иди же ко мне. Иди!»

Потом опьянение чувством прошло, прошел туман сладкой, затмевающей здравый рассудок муки, и от этого, а может быть отчего-то ещё, возникло в душе неприятное, отрезвляющее чувство стыда. Она увидела себя со стороны. Вот она лежит на кровати рядом с мужчиной, у неё ярко горит на щеках румянец, волосы её веером разметаны по подушке. И вся она совсем не такая, какой должна быть настоящая Людмила Николаевна. Ведь на самом-то деле она совсем другая. Она чище, интереснее, возвышеннее… Хотя, может быть, всё наоборот. По-настоящему она именно такая, какой была несколько минут назад. И это понимание её вовсе не огорчило, в конечном счете, она женщина, она хочет любить и быть любимой.

***

Утром Борис проснулся первым. Ему было приятно увидеть рядом с собой Людмилу. Особенно хороши сейчас были её русые волосы, веером лежащие на подушке, и слегка позолоченные солнечными лучами. Её загорелое лицо, с полными щеками, как у ребенка, веки с густыми ресницами, полуоткрытый рот с маленькой круглой родинкой над верхней губой умиляли его. Улыбаясь, чему-то своему он повернулся к отпотевшему за ночь окну, за которым неподвижно блестели листья яблонь с матовой изнанкой и подумал о том, что мог бы пролежать вот так до вечера. Потом осторожно встал с постели и оделся, стараясь не разбудить Людмилу. Но она неожиданно скоро проснулась, повернула к нему лицо и спросила:

– Ты куда собираешься, Боря? Разве мы не останемся здесь еще на день?

– Да-да, непременно останемся, – ответил он, – только мне надо съездить в город часа на два. Ещё вчера в издательство заказывали. На обратном пути я провизии захвачу… Ты не возражаешь?

– Нет. Только не езди долго, не забывай про меня.

– Не забуду. Спи.

Он направился к выходу, но у двери приостановился.

– Если хочешь – в саду погуляй. Купаться не предлагаю. Вода холодная.

После его ухода Людмила Николаевна ещё долго лежала в кровати, наслаждаясь тёплым спокойствием своего тела, которое отдыхало от ласк, измученное и счастливое. «Он уехал, чтобы всё объяснить жене, – без тени обиды подумала она. – Он всегда так делает, потому что боится её потерять». Она перевернулась на другой бок, чтобы видеть зелень за окном. «И всё-таки хорошо быть одной. Семейная жизнь меня тяготила бы, – родилось в её голове. – Там каждый имеет свои обязанности, исполняет свою роль, а у нас с Борей полная свобода. Свобода без границ. Вот захочу – и уйду от него к маме».

Через час она встала с постели и прошлась по даче, на ходу расчесывая волосы. Дача ей понравилась, она состояла из двух светлых комнат и кухни. Обе комнаты смотрели окнами в сад, а сад располагался с южной стороны, поэтому в комнатах было много сухого уютного тепла, которое присутствует в деревянных зданиях, построенных из свежего леса. Здесь хорошо дышалось и думалось, запах смолы каким-то образом успокаивал, рождал светлые мысли.

Миновав невысокое крыльцо с желтыми деревянными ступеньками, она спустилась в сад и, уже шагая по узкой тропинке между деревьями, подумала, что Борис вчера с серьезным видом излагал ей какую-то странную теорию, а она толком не могла понять, для чего он это делает. Он всегда ищет чему-нибудь оправдание, объяснение. Увлекается отвлеченными идеями, суть которых без подготовки, без определённого рода заинтересованности воспринимается с трудом.

Под ее ногами зашуршала сухая прошлогодняя листва. Это Людмила свернула с тропки в сторону, и шуршание листвы, делающее её шаги мягкими и как бы чуточку медлительными, стало приятным. Так она дошла до плотной изгороди окружающей дачу, нашла в одной из досок круглую дырку от выпавшего сучка, и, слегка наклонившись, посмотрела за ограду. Увидела там овраг, густо заросший можжевельником, несколько сумрачных елей в отдалении, кучу какого-то хлама, вперемежку с битым стеклом, ржавые трубы возле соседнего забора. Потом выпрямилась и пошла обратно, срывая на ходу мелкие невзрачные цветы. И уже заходя на крыльцо, неожиданно решила: «Всё-таки уеду. Сейчас же».