Вадим Филатов - Русское ничто. Две жизни дона Хуана де Агония, рассказанные им самим

Да, девочки были для меня марсианками, таинственными пришелицами из иных галактик и я все чаще мечтал о том, как в один прекрасный момент какая-нибудь из них откроет мне свои природные тайны. Причем в моем восприятии это не имело никакого отношения к мечтам о романтической, возвышенной любви – все разворачивалось как будто бы параллельно.

***

Как я уже рассказывал, я был в своем классе посторонним. Этому во многом способствовала моя клоунская походка, нечеткие движения и странная привычка повсюду читать книги. Читая трилогию австралийского автора Алана Маршалла, в которой он рассказывает о своем нелегком взрослении – а он ещё ребенком перенес полиомиелит и мог ходить только на костылях – я с особым интересом вникал в его отношения с женщинами. Так же как он, я часто задавал себе вопрос: найдется ли та, которая полюбит меня? Полюбит таким как я есть – до крайней степени стеснительного и необщительного полуинвалида…

Ближе к старшим классам парни из нашего класса каждую перемену собирались в ближайшем к школе дворе, чтобы покурить. Даже не курившие все равно стояли в общей массе, беседуя на специфическом языке, состоявшем, в основном, из мата:

– Ты, б…, вчера видел, б…, фильм, б…?

– Какой, б…?

– Молчание доктора Ивенса, б….

Один лишь я оставался в классе с девочками и, сгорая под их насмешливыми взглядами, читал художественную литературу. В основном, книги, воспевавшие мужество: Алана Маршалла, Джека Лондона, Фенимора Купера. Когда случались коллективные драки, иногда заканчивавшиеся вызовом милиции, меня никто и не пытался позвать присоединиться к большинству. Моя личность бытийствовала исполнением самости.

Время от времени на меня кто-нибудь нападал. Однажды во время перемены ко мне подошел какой-то малыш и стал оскорблять меня. Я ответил ему и даже слегка стукнул по шее, не зная, что его подослали старшие. Они почти сразу же появились и стали избивать меня прямо в коридоре, возле моего класса. Только появление одноклассника, сказавшего: « – Не трогайте его, он больной», избавило меня от дальнейших мучений. Однако унижение осталось, причем та самая фраза, сказанная в мою защиту, увеличила его многократно. Долгое время я с горечью прокручивал в памяти происшедшее, всячески избегая сталкиваться на школьном дворе и по пути домой со своими обидчиками. Благо, они были известными хулиганами, прогульщиками уроков и в школе появлялись не часто.

Острота мечтаний уносила меня в придуманный мир: я сидел на уроках, ходил по улицам и лежал в своей комнате подобно зомби. Даже потом, когда я стал студентом и начал употреблять алкоголь, изощренные мечтания оставались для меня основным допингом, а спиртное было всего лишь подспорьем, дополнительным импульсом, запускавшим калейдоскоп грез. Может быть поэтому я и тогда не нуждался в компаниях – меня вполне устраивал старенький проигрыватель, лирическое бормотание Окуджавы и четыре бутылки пива. Для меня было важно, чтобы исполнители пели по-русски. Тогда их самые примитивные тексты создавали дополнительные образы и я часами вышагивал по своей комнате отшельника, воображая себя в роли популярного исполнителя и придумывая самые замысловатые ситуации, в которых люди, особенно девушки, равнодушно или насмешливо воспринимавшие меня в реальности, вынуждены были реагировать на мой оглушительный успех.

***

Учительница географии некоторое время вела урок, а потом внезапно сказала:

– Сегодня плохой день…

– Почему? – заинтересовался класс, радуясь возможности отвлечься от ее скучного пересказа учебника.

Оказалось, что в воскресенье ученик нашей школы, который был на несколько лет старше нас, ходил в зоопарк. Там он перелез через ограду и начал дразнить сидевшего в клетке тигра. В этой же клетке находилась и тигрица. Она некоторое время наблюдала за происходящим, затем внезапно прыгнула, схватила мальчика когтями за джинсы и, не давая вырваться, стала грызть его руку. Проходившая мимо женщина потеряла от увиденного сознание.

Тигрица отгрызла руку и отпустила жертву, в этот момент прибежали люди. Потерпевшего отвезли в больницу, о случившемся написали в местной газете. Спустя какое-то время однорукий мальчик появился в школе, притягивая к себе любопытные взгляды окружающих. Он старался держаться как раньше, как будто бы ничего не случилось.

Все закончилось – и началось по-другому – когда на школьном стадионе проходили игры в футбол. Хотел поиграть и однорукий, но тренер прогнал его с поля, сказав: « – Ну, куда ты такой, без руки?» После этого парень ушел из дома. Его мама, школьная уборщица, выплакала все слезы. Подчинившись ее мольбам, ученики старших классов проверили местные водоемы, но тело так никто и не нашел. Поэтому мать до самого конца верила, что ее сын жив. Тем более, что, вместе с его исчезновением, из дома пропали какие-то деньги.

С тех пор исчезнувший человек стал моим постоянным мысленным собеседником. От него я узнал, что он бродяжничал по стране, прошел всю Сибирь, от Новосибирска до поселка Сеймчан Магаданской области, лишился почти всех зубов. Когда были деньги, то пил водку, но мало, больше читал подвернувшиеся под руку книги и запойно мечтал о чем-то своем. Потом поселился в деревне, где, на чердаке оставленного кем-то дома, нашел библиотеку старинных книг, включая литературу по истории и философии. Днем работал, насколько позволяло увечье, в своем огороде, а вечерами читал Платона, Геродота и Плиния Младшего, делал выписки. Своими мыслями, возникавшими у него в процессе чтения, периодически делился со мной. Этого человека звали Pankratus. Он потом умер, так и не выпустив из рук очередной томик «Диалогов» Платона. Его мертвые глаза были широко открыты, а на желтом, иссохшем лице черным провалом выделялась отвисшая, без единого зуба, челюсть. Умер он от угарного газа, от печки, во сне, заснул и практически сразу оказался в пустоте. Это большая удача, поскольку в России часто бывает, что больные, например, онкологические, вначале, отвернувшись к стене, пытаются терпеть боль, потом верещат, срывают голос и умирают от болевого шока, а родственникам ничего не остается, как кричать вместе с ними. А у Pankratus"a не осталось никаких родственников, а был один единственный мысленный фантом-собеседник – я. Такой вот счастливый человек.

Странно, что люди укладывают закоченевших мертвых в ящиках на дне глубоких сырых ям и заваливают тяжелыми глыбами земли, которые впоследствии раздавят гроб и земля осядет. Как будто бы мертвые ничего не чувствуют. И, тем не менее, мы продолжаем с ними разговаривать.

***

После школы я со второй попытки поступил на исторический факультет Московского университета, без всяких сожалений расставшись со своим городом и домом. Поступать было сложно. На экзамене по истории, чтобы получить оценку «отлично», необходимо было отвечать декану.