Вадим Филатов - Русское ничто. Две жизни дона Хуана де Агония, рассказанные им самим

– Докажем, что есть в жизни праздник. Устроим его, – словами героя фильма Егора Прокудина постановил Бебель.

Мы взяли в магазине бутылку «Рислинга» и распили ее в ближайшем кафе, закусывая шашлыком. После второго тоста все явственно ощутили, что все-таки «есть в этой жизни праздник». Когда мы закончили и вышли из кафе, всем стало совсем хорошо, Что касается меня, с моей расстроенной координацией движений, то мои ноги стали предательски подкашиваться. В это время, желая красиво закончить праздник, Бебель предложил добраться до университета по Москве – реке на катере.

Мы пришли на пристань, купили билет и подошли к трапу, соединявшему катер с причалом. Здесь проверял билеты молодой матрос. Увидев, что я раскачиваюсь, как ветка дерева в ветреную погоду, он категорически заявил:

– Этого не пущу, он нам весь салон заблюет!

Произошла короткая перепалка между моими товарищами и матросом. Я молчал, от жуткого унижения во рту у меня пересохло и уши горели от стыда, но Бебель что-то негромко сказал матросу, после чего тот, злобно ворча, все-таки меня пропустил. Я стал спускаться на катер, но оступился и полетел с лестницы. Матрос и остальные присутствующие захохотали…

Потом мы в сидели пассажирском салоне катера и обсуждали происшедшее.

– Этому придурку нужно было пятак начистить, – злобно заявил Бебель. С соседнего сиденья какой-то парень повернулся к нему и что-то так же злобно спросил. Они некоторое время ругались. Мы с Алексеем Д. ничего не понимали.

– Он тоже из команды, – закончив перебранку, пояснил нам Бебель. – Угрожает вызвать по рации милицию, чтобы нас повязали прямо на пристани. Поэтому лучше сидеть тихо.

Остаток плавания мы действительно просидели молча. На университетской пристани милиции не было. Мы сошли на берег и так же молча направились в общежитие. Прощаясь с нами возле лифта, Бебель неуверенно и задумчиво сказал:

– Нет, я все равно думаю, что все-таки есть в жизни праздник…

***

Несколько ночей напролет мы с Алексеем Д. готовились к сдаче экзамена по истории стран Азии и Африки в средние века. В соседней комнате одиноко спал Юра Тухляев.

Большую часть времени он проводил, лежа на своей кровати, выставив на всеобщее обозрение грудастый торс. При этом часто курил. Однажды пепел его сигареты поджог набитый ватой матрас, который стал тлеть и дымиться. Тухляев, недолго думая, залил очаг возгорания водою из чайника, перевернул матрас, лег ан него и невозмутимо продолжал курить. Внезапно он прервал разговор и как будто начал к чему прислушиваться. Его одутловатая физиономия приняла вопросительное выражение. Затем он вскрикнул и резко вскочил. Сзади у него повалил едкий дым. Оказывается, не до конца погашенный огонь прожег матрас насквозь и уязвил своего владельца с тыла.

Как-то уже под утро, когда осенившая нас тень призраков средневековой Индонезии стала сгущаться, мое сознание начали теснить ужасные видения. Мне казалось, что я потерпел кораблекрушение, что погибаю от жажды на острове Сулавеси, что неодолимое течение все дальше уносит меня в неведомое море мрака. Я разразился демоническим хохотом.

– Все, хватит, – решительно заявил Алексей. – Нужно как-нибудь отвлечься. А то мы здесь совсем с ума сойдем.

Посовещавшись, мы взяли в туалете прокачку для унитаза под звучным названием «вантуз» и стали подкрадываться к заранее намеченной жертве. Делали мы это очень громко, смеясь и переговариваясь между собой. Открыв дверь, так что в темную комнату проникла полоска света, мы некоторое время рассматривали спящего. Затем кинули в него вантуз и бросились бежать. Тухляев неожиданно резво вскочил и, схватив вантуз, устремился в погоню. Мы выбежали в коридор и стали бегать вокруг лифтов. Наконец, он выдохся и, размахивая вантузом стал дико кричать:

– Что это?!

– Это вантуз, – пояснил я. В ответ инструмент полетел мне в голову, но я успел уклониться. Тухляев, мерзко ругаясь, отправился дальше спать, а мы вернулись в комнату к нашим занятиям.

Следующей ночью мы вновь решили развлечься. В качестве орудия опыта избрали на этот раз обычную банку, в которую натолкали вату, извлеченную из матраса. Затем эту вату подожгли. Я как-то читал у Джека Лондона, что когда он, будучи бродягой, угодил ненадолго в американскую тюрьму, заключенные в той тюрьме таким способом хранили и передавали друг другу огонь, чтобы можно было прикуривать. Это устройство они называли «трут». Обо всем этом я рассказал Алексею, после чего, морщась и затыкая нос от едкого, вонючего дыма, мы снова прокрались к комнате Тухляева и, приоткрыв дверь, поставили на пол банку, после чего вернулись к себе. Некоторое время все было тихо. Внезапно, в коридоре раздался шум шагов, дверь распахнулась, и на пороге появился бешено вращающий выпученными глазами Тухляев. Над головой он поднял злополучную банку.

– Что это?! – закричал он.

– Это трут, – все так же невозмутимо пояснил я. Тухляев некоторое время постоял, переваривая информацию, затем, ничего не сказав, вышвырнул банку в открытое окно и возвратился к себе.

Так мы по мере сил пополняли его лексикон. Однако наш труд не пошел Тухляеву на пользу, его интеллектуальное развитие продвигалось с черепашьей скоростью. Каждое утро он подходил к окну, выставляя напоказ свое рыхлое, женоподобное тело, кокетливо отставлял ножку и произносил, озирая окрестности:

– Майский день – именины сердца…

Если сидя у себя в комнате, студенты слышали из туалета характерный звук выкручиваемой лампы – можно было не ходить к гадалке, чтобы узнать, кто это пакостничает. Когда его ловили с поличным, Тухляев сползал на пол и, сидя на корточках, выставлял перед собой руки, защищаясь от ожидаемых оплеух и затрещин. Однако до этого дело, как правило, не доходило – всем было противно. Когда после очередной неудачной попытки похищения лампочки ему напоминали об этом инциденте, Тухляев визгливо кричал:

– Не напоминайте мне о лампочках!

Однажды Тухляев возвращался в общежитие с какой-то пьянки в троллейбусе и совершил, по его выражению, «утробный хихик», испачкав полушубок соседнего пассажира. За это он натурально получил в глаз и пришел к себе в комнату, пугая всех встречных экзотическим видом. Немного пошумев, незадачливый выпивоха лег спать. Войдя к нему ночью, Алексей Д. сразу ощутил специфический запах. Включив свет, обнаружил, что Юра Тухляев, свесив огромные сиськи, трубно храпит, нет, скорее хрипит, а из его рта через всю постель на пол тянется рыжая лужа. Вскоре в комнату началось паломничество: весь этаж желал посмотреть на «утробный хихик»…

Наутро мы с Алексеем Д. сдавали экзамен по истории стран Азии и Африки. Войдя в аудиторию, мы сели за последний стол и начали списывать. При этом нервничали, мешали друг другу, и шумно переругиваясь, раскачивали стол, так что преподавательница была вынуждена сделать нам замечание. Наконец, я сел отвечать и благополучно получил четверку. За мной отвечал Алексей, который, вдохновленный моим примером, бойко изложил необходимый материал. Но здесь, как говорится, нашла коса на камень… Преподавательница, возмущенная нашим непристойным поведением, обрушила гнев на его несчастную голову. Прервав на полуслове его ответ, она стала задавать заведомо сложные дополнительные вопросы. Спустя какое-то время мой приятель, потный от напряжения, вышел в коридор и сообщил, что получил тройку.