Ки Чанс - Школьные тайны и формула нелюбви. Из-Вращение Чувств

Джесс с сожалением заглушил мотор и вышел из машины. В следующую секунду на него набросились три человека в масках, чёрных, армейского стиля плащах, и таких же чёрных беретах. Джесс успел заметить, что они выскочили из густых кустов на обочине. Потом он отключился: глаза закрыла чёрная повязка. Тело оказалось туго связанным верёвками. Во рту кляп. Он чувствовал, как его куда-то волокут. Бандиты тихо переговаривались, а один даже подхахатывал. Джесс ощутил царапающие пальцы на лице. Это могли быть ветки кустов ежевики, щедро растущей вдоль дороги. Тело ныло от врезавшихся верёвок. Но он, спортсмен, мог эту боль просто не замечать.

Ужас заморозил его волю в тот момент, когда он услышал звук взревевшего мотора своего Нисана. Звук быстро удалялся. Скоро он совсем затих. Но тут взревел всей мощью молодого натренированного тела сам Джесс. Это не помогло. Тряпка и не думала покидать его рот. Тогда он стал копить слюну и мочить то, что было во рту. Он надеялся, что сумеет напрячь лёгкие и вытолкать языком и потоком воздуха мокрый и скользкий кляп. Одновременно он подставил руки под острые ветки и стал перетирать верёвку. Он понимал, что у него может ничего не получиться. Но голос школьного тренера: « Ты это сделаешь, сынок!» заряжал его злым упрямством.

Компания угонщиков «отрывалась» по полной. Радио переполняло салон звуками последних «дорожных» хитов, мотор работал, как сто раз проверенный ракетный двигатель, а дорога была нереально пустая для этого времени дня. Солнце уходило с дежурства, лениво перебирая лучами по вершинам зелёных холмов. Сладкий океанский бриз добрался, наконец, до раскрытых окон машины, но остудить слишком раскалённые и слишком молодые головы ему не удалось. Пассажиры на заднем сиденье завопили в два голоса простенькие слова очередной глупой песни, и автомобиль рванул вперёд ещё мощнее. Никто и не подумал останавливаться, когда окрестности наполнили громкие полицейские команды.

– Нисан Джи Ти Ар! Немедленно прижаться к обочине и остановиться! Повторяю…

Друзья ничего не слышали, потому что никак не ожидали услышать нечто подобное. Ведь всё было продумано до мелочей. Но об одной крупном пустячке они не знали. Прежде чем благословить сына в дорогу, его папа установил в машине жучок. На всякий случай… Подростки такие непредсказуемые!

Когда шериф, он же отец Джесса, увидел тех, кого полицейские выводили из машины, он остолбенел. Он, крутой коп, повидавший за свою службу всякого и разного, застыл, как перепуганный на смерть мальчуган. Говорить он не мог. Да и говорить было нечего. Такой безобразной, невероятно наглой ситуации он и в мыслях не допускал. Его руки сами сложились в могучие кулаки-кувалды, и он медленно, глубоко дыша на каждом шаге, подошёл к одетым в чёрное угонщикам.

– Где Джесс? – прорычал он, оставив все выяснения на потом.

– Там, в кустах… Ну, сразу после съезда с семьдесят пятой…

Пока двое полицейских упаковывали хулиганов в свою машину, отец именинника круто развернул свою Тойоту и умчался в обратном направлении.

Джесса на обочине дороги не было. Шериф нашёл примятые и местами сломанные кусты ежевики, след и вмятины от тела, которое либо ползло, либо волочилось по земле в чьих-то руках, но никаких следов крови или борьбы не обнаружил.

Отец пропавшего парня расправил плечи и, не давая себе и секунды на размышления, почти взмыл над дорогой по пути в полицейский участок.

Доктор Хат быстро составил картину произошедшего ночью. Всеми любимый Клоун, возможно, действительно предотвратил покушение на новую пациентку Лию. Но это было лишь предположением.

– Но почему Вы решили, что ночной гость – не священник? Ведь Лия католичка. И её духовный наставник вполне мог решить, что ей нужны слова ободрения, поддержки.

– Какой он наставник? Он старый развратник! Повидал я таких в католическом интернате для мальчиков. Ведь мой отец дома практически не бывал. Он со своим передвижным цирком постоянно где-то выступал. Вот меня в интернат и засунули… С малолетства там обитал. Пока не сбежал!

– А мать? Она тоже была цирковой актрисой?

Клоун рассмеялся легко и дробно.

– Нет… Моя мамаша была из семьи уважаемых торговцев недвижимостью. Просто угораздило её влюбиться в акробата. Ну, они с отцом и обвенчались в какой-то сельской церкви. Благо оба были католиками.

– А потом? Что было потом? Они были счастливы?

– Они просто не были… Их вместе не было… Ох, запутался я… Ну, я хочу сказать, что вместе они не жили. Отец приезжал раз в полгода, не чаще. Меня очень любил. Всегда брал на репетиции в цирк. Но я высоты боюсь. Какой из меня акробат? Зато я так потешно по канату вниз сползал, так смешно от этих цирковых трапеций убегал и рожи уморительные строил, что папины товарищи сразу клоуна во мне разглядели.

– А мама? С ней Вы ладили?

– Какой там! Я же лысым уродился. Чего только доктора не делали! Но я как лысым наружу вылез, так лысым и в матушку землю нырну. Одна разница – в подарочную коробку буду запакован.

Клоун залился смехом.

– Как в том анекдоте. Приходит английский сэр к своему другу лорду. Его встречает надутый дворецкий.

– Я хотел бы увидеть лорда, Джек!

– Полагаю, это невозможно, сэр. Хозяин уехал на похороны.

– А… Понимаю. И когда он вернётся, Джек?

– Полагаю, он не вернётся, сэр. Он уехал туда в гробу.

И клоун опять зашёлся в счастливом смехе.

– Так вот мать… Она меня стеснялась. Стыдилась со мной у друзей появляться. Никогда меня ни в парк, ни в кафе детское не брала. А как только мне девять лет исполнилось, так мамаша меня в закрытый католический интернат сдала. И отцу наотрез отказалась говорить, в какой.

– В интернате Вам нравилось?

– Да какое там… Были, конечно, хорошие преподаватели. От них я многому научился. Но вот священники… Особенно один всех доставал. Самый приставучий был. От меня, правда, он подальше держался. Больно несимпатичный я был: рот до ушей, что твоя математическая скобка, которая на спину вдруг брякнулась. Уши торчком, как у белки. И лысая башка… Да такая большая, что непонятно, как на тощей шее удерживалась.

Клоун хохотнул, но тут же задумался и продолжил:

– Да и языка моего острого он боялся. Прихожу я как-то к директору и говорю: «Сэр! Можно я буду называть отца Якоба грязной, развратной свиньёй?» Директор глаза выкатил, но взял себя в руки и отвечает: «Нет, молодой человек, Вы не можете называть отца Якоба грязной, развратной свиньёй». Я – глазки долу и на урок к этому служителю церкви пошёл.

Захожу в класс и говорю:

– Отец Якоб! Я очень сожалею, но директор школы почему-то не разрешил мне называть Вас грязной, развратной свиньёй. Поэтому я Вас не называю грязной, развратной свиньёй.