Геннадий Мурзин - Кровопийца. Уральский криминальный роман

– Что-то в неурочный час, – заметила она. – Говорил, что раньше восьми утра не ждать.

– Ну, вот… – снимая обувь, проворчал недовольно муж, – опять неладно: задерживаюсь – пилишь…

– Да, будет тебе. Я ведь так… – Марина повернулась и направилась в сторону кухни. – Ужинать будешь? Разогреть?

– Не надо! – резко ответил он. – Устал. Спать хочу.

Марина остановилась, повернулась, удивленно уставилась на мужа.

– Что с тобой? Неприятности на работе? Если и так, то зачем же на мне срывать зло?

– Не выдумывай. Никаких неприятностей. Наоборот, в районе все спокойно и заместитель прокурора решил меня отпустить… Сказал же – утомился. Сама, что ли, не знаешь, что у меня за служба? Не первый год. Пора бы и попривыкнуть.

– Я, может, и пообвыклась бы. А вот Алешка… Скучает. С трудом отправила в постель. Хотел дождаться. Говорит, папаньке сюрприз приготовил… новогодний.

– Что еще?

– Не знаю. В секрете держит.

– Ну… ладно: умоюсь и в постель.

Он прошел в туалетную комнату. Тут же зажурчала вода из крана. Он стал плескаться и отфыркиваться.

Заглянула жена.

– Может, все-таки чашку крепкого чая?

– Это, пожалуй, можно.

Муж прошел на кухню. Уселся между кухонным столом и холодильником.

– Что идет по «ящику»?

Жена поставила перед ним чашку с ароматным чаем. Он отхлебнул немного.

– Как обычно в новогоднюю ночь: показывают «Иронию судьбы…»

– Они что? Зациклились? Что, крутить больше нечего?

– Картина-то хорошая, многим нравится. Постой-ка, – Марина подошла к нему и уставилась в одну точку. – Это что?

– Где?

– Вот! – она ткнула в обшлаг рубашки. – Уж не след ли от губной помады?

– Совсем сдурела, – он тоже уставился на небольшое красноватое пятно на левом обшлаге рубашки. – Какая еще помада?

– Да вот такая… дамская, – ехидно ответила Марина.

– Не неси чушь… Запачкал, наверное, когда, затачивая карандаш, слегка порезался лезвием…

Жена пригляделась. Даже пальцем попробовала.

– Пожалуй, ты прав: это не помада… Ну-ка, снимай. Пока не застарело – замочу в порошке, а то потом не отстираешь.

Старший следователь районной прокуратуры Игорь Валентинович Дворкин, дежуривший в эту ночь, зевнул, потянулся. Да так, что суставы захрустели. Отложив в сторону газету с кроссвордом, который он все пытался разгадать, потянулся к телефону и набрал 02. Занято. Набрал еще раз. Теперь ответили.

– Старший оперативный дежурный Прижелезнодорожного УВД Смирнов – у телефона.

– Привет, Вань. Дворкин говорит.

– Слушаю, Игорек. Застоялся? Затосковал в своих четырех стенах? – Он заливисто захохотал.

– Как у вас?

– У нас? – притворно переспросил майор. – У нас – как в Польше. У кого больше, тот и пан. – Он снова хохотнул, но теперь уж коротко.

– Ты что-то больно веселый сегодня…

– Нельзя? Не так уж часто случаются такие спокойные дежурства. Почему бы и не повеселиться?

– Ну, хорошо… Вас там много… Спроси мужиков… Русский поэт, одиннадцать букв, последняя – «й».

– Может, Маяковский?

– Нет. Здесь лишь десять букв, а мне надо одиннадцать.

– Тут ребята подсказывают: Исаковский.

– Что, и такой был?

– Был, говорят. Песенки когда-то сочинял.

– Постой… Но в его фамилии тоже десять букв.

– Тогда – не знаю. Да… Скворцов шепчет на ухо: Твардовский. Проверь.

– Проверил, подходит. Ну, спасибо.

– Не за что.

– Ну… будь здоров и привет супруге. Да, кстати, ты так и не ответил на вопрос: как ситуация в районе?

– Спокойная, Игорек, даже не верится.

– Не сглазь. Постучи по дереву. А то такое начнется, что небо с овчинку покажется.

– Ты еще и суеверен.

– Никуда не денешься. Проверено, опытным путем.

На том конце провода замолчали.

– Алло, Игорек, ты меня слышишь?

– Слышу. Я вот о чем подумал: не сходить ли мне в ресторан, что на вокзале; чего-нибудь горяченького перехватить.

– Как знаешь. Только, – Смирнов опять рассмеялся, – не очень-то увлекайся «горяченьким». Иначе – головка закружится и ясность мысли утеряешь.

– За меня не бойся. Я устойчив к соблазнам мирским, тем более на работе… Можно сказать, закаленная сталь… Я ненадолго, если что. Вернусь – брякну. Понял, Вань?

– Так точно, господин майор юстиции, понял. Не тревожься: в твое отсутствие мир не рухнет. Это я тебе обещаю.

Дворкин положил трубку и хмыкнул:

– Тоже мне – весельчак отыскался. Не к добру веселится, ох, не к добру!

Он встал. Натянул полушубок, пыжиковую шапку, которой необычайно гордился, поскольку за многие годы впервые имеет право надевать то, что десятилетиями было исключительной привилегией коммунистической номенклатуры.

Он вышел на улицу. Дул сильный ветер и морозец под двадцать пять. Кругом – ни одной живой души. Лишь редкие машины на большой скорости проносились по улице Челюскинцев. Темень, хоть в глаз коли. Лишь мигающие желтым светофоры да светящиеся метрах в трехстах окна вокзала могли свидетельствовать, что жизнь продолжается

Переходя трамвайные пути, запнувшись, чертыхнулся:

– Умники!.. Додумались же по ночам отключать уличное освещение и погружать Екатеринбург во мрак. Со времен войны, говорят, такого не было. И хватает совести называть город, погруженный в темноту, столицей обновленной России. Тоже мне… э-ко-но-ми-с-ты… без царя в голове, а все туда же, в люди хотят!

Дворкин дожевывал свою прорезиновую отбивную, когда в ресторане, как он любит выражаться, «нарисовался» его приятель – Смирнов. Окинув взглядом полупустой зал, спешным шагом направился к нему.

– И ты – тоже? Горяченького захотелось? Прорезинового?

– Шутки в сторону…

– Что так? Только что был этаким хохотунчиком…

Смирнов его прервал:

– На выезд! Срочно!

– Что за спешка?

– В машине, Игорек, тебе Фомин расскажет.

– А без меня никак?

– Федоровский, твой шеф, говорит, что на месте из следователей только ты.

– Ну и народ, – пробурчал Дворкин. – То скукота невыносимая, то горячка. Пожрать толком не дадут.

Смирнов торопил приятеля:

– Ну-ну-ну!..

– Сначала – запряги, а уж после и понукай. Раскомандовался. Будто я твой подчиненный.

Однако встал, с сожалением оставляя чай и пирожное, и направился к выходу.

У подъезда ждал замухрышка-автомобиль, битком набитый людьми.

– Привет! – с трудом вползая в салон, поприветствовал всех Дворкин.

Он оказался стиснутым со всех сторон: слева – богатырь Фомин, справа – не столь солидный мужичок, но тоже ничего себе – эксперт-криминалист Воробьев.

– И куда теперь путь держим? – спросил он.

Ответил Фомин:

– На Пехотинцев. В квартире сто девятнадцать дома двести тридцать шесть соседка обнаружила труп хозяйки. Сразу позвонила. Вот, собственно, пока все.