Константин Кокозов - Родственники

Главной новостью в этот момент был выход на работу невестки Ильи Пантелеевича, Фроси. Не жены бригадира, а именно невестки Габо, ибо эту новость обсуждали не только в бригаде №3, где бригадирствовал муж Фроси, а во всех бригадах, их было тогда шесть. Интерес к невестке был огромен еще и потому, что она была видная, сногсшибательно красивая: одни голубые глаза и длинные ресницы, кончики которых слегка приподнимались вверх, стоили многого. Кроме того, она имела и осанку такую, словно ее пропустили через самый точный строгальный станок, прилепив к ушам аппетитные ноги. Плюс к тому, училась она отлично. «Володя Габо – самый счастливый человек» – считали сельские парни. А старшее поколение отмечало, что Бог дает каждому то, чего он достоин. Симпатичному умному парню досталась симпатичная умница-жена. Что касается учебы, то в планах Володи было через год отправить свою молодую жену в Цалку, в педагогический техникум, не зря же девушка столько знаний получила, не пропадать же им.

Однако вскоре интерес односельчан к Володиным делам ослаб, появился новый объект их внимания: женился Варнава, младший брат Володи. Все бы ничего, если бы Варнава женился, как положено, нормально, как женится большинство людей на земле. Дело в том, что Варнава был женат на Шуниной Евдокии. Прошло всего два дня, как засватали дочку сельского плотника Агафона. Все было хорошо, несколько бутылок первосортного самогона выпили в доме невесты во время сватовства, молодые сияли, как новые алтынные пятаки, очень скоро вышли вместе на улицу. Что там делали – никто не знает, но в тот вечер молодые обнимались и целовались достаточно. На следующий день Варнава сказал родителям, что пойдет после работы навещать невесту, придет, мол, поздно, чтоб не ждали. Сразу после работы молодой жених направился в сельмаг, а оттуда, известное дело, купив сладости, взял курс в сторону дома плотника Агафона. Ушел из дому вечером, часов в шесть, а вернулся через полчаса и не с Евдокией, а с Маняшей Ильичевой, сельской певицей и танцовщицей.

Все село бурно обсуждало этот случай. Почему Варнава, серьезный парень, женившись по любви, вроде все было вначале хорошо, выкинул, видите ли, какой фортель. Было много мнений, самых разных и противоречивых. Человеческая фантазия в этих вопросах очень богата. Высказывались такие мнения, такие причины, что если бы услышала Евдокия Шунина, наверное, повесилась бы. Высказывалось даже мнение, что бедная Евдокия была гермафродитом, и, ложась спать вместе, Варнава заметил шишку там, где не должна была быть она. Зачем ему шишка – у него самого есть такой товар, потому и убежал с постели, даже не одевшись, в одних трусах. Долго думали и гадали джинисцы, почему Варнава бросил, не поженившись до конца, свою невесту. И так, и этак гадали, однако ничего не придумали. Только отцу Варнава сообщил истинную причину произошедшего, и то под настойчивым давлением. Илья Пантелеевич применил всю дипломатию и права отца, хозяина семейства, хотел, чтобы не было в его доме бабников, и мужчины, однажды выбрав жену, состарились бы с ней, как учат законы Христа. Но когда сын сказал: «Отец, я с ней не смогу жить, потому что, зайдя к ним домой, увидел, как она на керосинке готовит суп, сама вся в поту, а пот ручьем льется в кастрюлю. Меня чуть не вырвало, я даже не успел конфеты положить на стол, развернулся и ушел. А Маняшу привел, чтобы ты, отец, не заставлял меня идти снова в дом плотника Агафона и привести эту грязнулю Евдокию».

Что случилось, то случилось. Чтобы не быть уж со всем селом во вражде, Илья Пантелеевич решил сыграть младшему сыну не громкую и пышную, как Владимиру, свадьбу, а отметить женитьбу сына меньшим количеством односельчан и родственников. Поздравлять молодых пришли близкие родственники и близкие соседи, да друзья жениха и невесты. Вот на таком тихом торжестве и отметили бракосочетание Варнавы. До утра, особенно Филипп и Владимир со своими женами, да сестры со своими мужьями, танцевали до упаду под патефон, взятый на время у соседей, сын которых жил в Тбилиси.

Поженив младшего сына, Илья Пантелеевич решил отделить всех сыновей, тем более что были свободны комнаты Терентия и Емельяна. В свое время отделил он старших сыновей, но жизнь у них пошла наперекосяк, все перепутала проклятая война.

– Даст Бог, сейчас этим, младшим, будет лучше. Войны уж точно в ближайшее время не может быть, утерли нос этим немцам-фрицам и прочим врагам, – рассуждал о жизни своих детей Илья Пантелеевич. – Надо, надо их отделить, пусть учатся мудрости жизни и получению от нее удовольствий самостоятельно.

Еще был один весомый плюс этого отделения с разделом имущества. Колхоз выделял огород молодым хозяйствам, а огород здесь играл исключительную роль, практически был кормильцем. Люди деньги держали в руках потому, что продавали картошку из огорода, сыр, масло, мясо домашнего скота. Заработки в колхозе не имели большого значения, погоду и достаток в крестьянских домах не делали. Как они могли, эти заработки, делать погоду, если крестьянин, два месяца отработав на стороне в артели, приносил домой головку сыра и два килограмма масла? Отделиться надо было во что бы то ни стало, чтобы получить огород. И потому, собрав сыновей, сказал Илья Пантелеевич:

– Ребятушки, вы все стали уже семейными. В большой семье жить, конечно, интересно, но чтобы скорее полноправной ячейкой общества стать и быстрее на ноги встать отдельным хозяйством, лучше вам отделиться. Каждый из вас сможет жить, как хочет, как мечтает, как сумеет. Филипп, ты со своей Варварой занимай пока хоромы Терентия. Ты, Владимир, поселись у Емельяна. Варнава переедет в другую комнату, через коридор, будет нашим с матерью соседом, а всем нам уже сейчас надо завезти камней, чтобы пристроить к нашему дому еще столько же комнат. А как же, чтобы всем хватало. Потому, ежели завтра вернутся ваши братья Терентий, Емельян и Василий, им негде будет жить.

Дети послушали, кивнули головой и стали выполнять приказ отца. В тот же день, вечерком после работы, сыновья Ильи Пантелеевича с женами таскали нехитрый скарб, что сложила в узелки Мария Варнавовна, в свои новые жилища.

Осенняя пора в Джиниси хоть и короткая, но достаточно теплая и благоприятная. При желании, за оставшееся до первых снегов время можно было заготовить камней в достаточном количестве. Надо бы сказать, в Цалкском районе в те времена, да и поныне, строили дома не из кирпича или бетонных блоков разных размеров, а ставили стены из базальтового камня. Этого камня в близлежащих горах и ущельях местами было как леса в тайге – бери, не хочу. Задача строителя заключалась в том, чтобы привезти камни на стройплощадку и придать им прямоугольную форму. Этого достигали следующим образом. Если камень был огромного размера – одному не поднять, его раскалывали на несколько частей кувалдой. Но перед ударом специальным молотком, один конец которого был острым, выдалбливали в камне углубление, чтобы три пальца человеческих входили свободно. Потом вставляли туда клин, наподобие зубила, но в два раза толще и в два раза короче, по двум сторонам этого клина пристраивали клинья потоньше, из листового железа, чтобы удержать главный клин. И как замахнешься кувалдой от души, ударишь сердито по клину, тут каменная глыба и расколется, как арбуз, на две части. Другой, тупой конец молотка имел посередине еле заметное глазу углубление, чтобы грани выступали отчетливо и прямой линией, ибо именно они, эти грани, как лезвие ножа, при ударе по бесформенному камню откалывали кусок за куском, придавая камню нужную форму, чтобы можно было его поставить на стену, на раствор. Что касается раствора, то цемента еще тогда не было, из Тбилиси привозить – дорого, а потом, зачем деньги отдавать, которых и так почти нет, если раствором служила испокон веков простая глина, размешанная с соломой. Колхоз выписывал своим членам почти даром глину и солому давал бесплатно, если дело касалось строительства домов.