Константин Кокозов - Родственники

Изрядно потрудилась семья Габо осенью и зимой этого года. А к лету следующего года задание главы большого семейства Ильи Пантелеевича было выполнено. Буквой «г» к основному дому были пристроены две большие комнаты с коридорами, коридоры были такие большие, что практически служили и кухней, и столовой, и прихожей. В комнату шли в основном спать, пока не было детей у сыновей и невесток. Словом, стены и крыша новых жилищ для сыновей Габо были готовы, оставались работы по отделке. Но так как жить было где, начинать отделку сыновья Ильи Пантелеевича медлили, тем более что пошли дети, которым нужны были малые, но денежные расходы. У Филиппа появился мальчик, назвали его по имени героя сказки « Алладин и волшебная лампа» – Алладином; была уже беременна Фрося – вот-вот должна была «поймать в капусте» кого-нибудь. Никаких признаков беременности не было у Маняши, хотя шел второй год ее замужества, но ждали, что все будет хорошо, ведь есть женщины, которые могут зачать и позже, даже через пять, десять лет. Однако не пять и не десять лет пришлось Илье Пантелеевичу ждать, чтобы его невестки стали матерями. Буквально за несколько лет дом Ильи Пантелеевича наполнился малышами, у каждой пары – что дочери, что сыновья – появилось по два ребенка, и все – мальчики. И дом Ильи Пантелеевича превратился в настоящий детский сад. Я имею в виду ту часть дома, где жил Илья Пантелеевич со своей Марией Варнавовной. Молодые отцы и матери с утра приводили к свекрови детей, оставляли их на попечение стариков, а сами шли в колхоз зарабатывать деньги. Должен был зарабатывать деньги и Илья Пантелеевич. Дети хотят есть. Не скажешь: «Филипп, Варнава, денег у меня нет, дайте денег на еду для ваших же детей». Зарабатывай, если ты мужчина. Тем более что сам Илья Пантелеевич учил своих детей, когда они были еще подростками: «Настоящий мужчина должен брать с собой с утра один рубль, а вечером принести три, пять». Сам он лично так и поступал, когда надо было восемь ртов накормить. Слава Богу, кроме своего хозяйства, Илья Пантелеевич немного, но зарабатывал своим природным Божьим даром: был во всем Цалкском районе костоправом, причем хорошим. А потому в эти голодные годы люди, приходящие к нему лечиться, не только были благодарны словесно, но и приносили кто что мог. Яиц десяток, полкило масла, своего, свежесбитого, головку сыра и так далее. В доме Ильи Пантелеевича никогда не было, чтобы на столе стояла одна картошка. Были до войны такие годы, что хлеба джинисцы досыта не едали. Теперь, конечно, другие времена, куда сравнить. Даже колхоз с каждым годом увеличивает дележ урожая, а Москва уменьшает налоги и снижает цены на товары. Илья Пантелеевич имел знакомого в городе Марнеули, что рядом с Тбилиси расположился. В колхозах и совхозах этого района получали по два урожая в год, особенно здесь хорошо росли овощи и фрукты. Помидоры и огурцы тут выращивали у каждого крестьянского двора и в таком количестве, что многие их на корм скоту давали, а в Цалкских холодных условиях помидоры не успевали созревать. Поэтому знакомый Ильи Пантелеевича посылал в Джиниси овощи и фрукты, Илья Пантелеевич продавал все это, в основном, менял на картошку и отправлял в Марнеули. Прибыль, естественно, делили пополам. Что это было, как называлась эта работа двух мужиков? Одни скажут – чистой воды спекуляция. Я скажу – нет. Советская власть тогда разрешала излишки домашнего хозяйства реализовать на колхозных рынках, и колхозники этим разрешением государства пользовались. С другой стороны, конечно, Илья Пантелеевич и его марнеульский знакомый занимались реализацией не только излишков урожая, полученного на своем огороде, но и соседи приносили и просили продать, особенно те, у кого не было в семье мужика-кормильца. Тут как бы пахло спекуляцией, но, с другой стороны, государство само было неорганизованным, не принимало у крестьян излишки продукции домашнего хозяйства и не организовывало их продажу, а потому в цалкских селах овощи-фрукты были редкостью на столах. Детвора на них смотрела как на неисполненную мечту, а в дни религиозных праздников, когда народ собирался у церкви, и рядом продавалось все на свете, иные дети подолгу стояли у ящика с помидорами, приятный запах которых приводил в транс подростка, в карманах которого было много пшика и ни одной копейки. Выбрав самый хороший помидорчик, что лежал ближе к нему в ящике, ребенок хватал его и мгновенно пускался в бега. Из-за одного помидора за мальчиком кто будет бегать? Зато какой праздник был, когда он, укрывшись от всех где-нибудь за забором, начинал неспешно, маленькими порциями откусывать вкусно пахнущий плод. Другой так же поступал с ящиком сладких груш или слив – черных, крупных, спелых, во рту тают. А когда смотришь на только что распечатанный ящик слив, сверху прикрытый газетой «Заря Востока», то слюнки текут рекой. Захочешь полакомиться, захватишь побольше, целую горсть слив и включаешь десятую скорость. Никто за тобой бегать не будет, чтобы поймать. В худшем случае, гнилой помидорчик, огурчик или слива вслед тебе полетит и неизвестно, догонит и попадет на тебя или нет. Что и говорить, пятидесятые и шестидесятые годы были тяжелыми и трудными, в смысле нормальной человеческой жизни, еще конкретнее – в смысле досыта поесть. Илья Пантелеевич, имея в собственном доме мешки и ящики овощей и фруктов, никогда не разрешал своим внукам полакомиться ими. Непослушному малышу, подходившему случайно к открытому ящику или мешку, ремнем по пальцам слегка проходил, приговаривая: «Не подходи туда, куда не зовут». Пожилой человек без пенсии (тогда колхозникам еще не давали пенсии), без постоянного заработка, но имеющий на своем попечении много внуков, которых надо кормить, он трепетно относился к овощам и фруктам, продажа которых приносила пользу его семье. Даже в собственном хозяйстве он уже не мог иметь достаточно живности, чтобы получать доход, позволяющий прокормить семью и хотя бы раз в день угостить внуков. А потому строг был Илья Пантелеевич в порядках и правилах в отношении овощей и фруктов, дающих ему какой-никакой заработок. А что давали за так называемые лечебные дела – можно было считать ничтожным. В основном, никто ничего не давал, не было у них ничего. Самих дед угощал обязательно чаем, а если кто и приносил десяток яиц, то это так редко бывало, что и не помнилось, когда было. Малышню мог дед угостить фруктами только после переборки, вычистив испортившуюся часть плода. Внуков год от года становилось количеством больше и возрастом старше, а дом дедушки был самым шумным и желанным местом. Парни начали шалить, искать, где спрятан сахар или еще что-нибудь вкусное, и потихонечку таскать, не рассказывая об этом родным или двоюродным братьям. Заметив эти фокусы, дед стал прятать от старшей детворы все вкусное и сладкое. Например, сахар он прятал на чердаке крыши, мешочек из белого сатина висел в самом недоступном месте. А мешки и ящики с овощами и фруктами уже не дома, в коридоре или в углу комнаты стояли, а в специально оборудованном месте, рядом с хлевом, где было и тепло, и замок можно было повесить на дверь. Подрастая, дети, естественно, становились умнее, хитрее и смышленее. Кому было шесть-восемь лет, те понимали, что самая настоящая вкуснятина не у бабушки и дедушки, там только сахар, а у самых маленьких, кому еще и года нет. Вот они и следили, под видом игры на улице, куда кладет молодая мамаша печенье, конфету, и как только отлучалась на секунду ничего не ведающая мамочка, взрослые дети тут как тут – реквизировали весь детский паек. Конечно, бывали случаи, когда не успевали парнишки-воришки убежать с места преступления и попадались с поличным. Тогда беседу серьезную проводил дед, делал и физическое внушение, барабаня по головке костяшками пальцев. Но эти воспитательные меры действенного результата не оказывали. Через день-другой наказание забывалось и все начиналось вновь. Уже всем взрослым мальчикам было известно, где хранятся обычно печенье и конфеты. И при желании можно было пойти украсть, если, конечно, не попадешься.