Анатолий Шуклецов - Винчестер. И другие рассказы

Винчестер попинал приступок, стряхнув с валенок налипший снег, и ввалился в сенной чулан. Впотьмах нащупал дверную скобу и, торкнувшись в обитую кошмой дверь, без приглашения вошёл. За столом, в полушубке наопашь, сидел Жора-Хлястик; испещрённый записями лист бумаги синел перед ним. Увлечённый подсчётами арифметик не протопил печь, и в комнате ощутимо подмораживало.

– Ах, Коля!.. Входи, дорогой; проходи, разболокайся, – встрепенулся Жора, будучи рад пришедшему гостю. – Присаживайся…

Приход геолога оказался кстати, и хозяина сразу оживил. Жора-Хлястик бытовал нараспашку, не скрывая генеральных планов. Как и братья, называл Винчестера именем и был близким ему человеком на Хатыннахе. Имя чтимого друга не искажают. Он величал старика уважительно, не как прочие бесцеремонно-фамильярные. Будучи разных поколений, накоротко сошлись они из любви к семиструнной гитаре; Жоре она сопутствовала всюду. Правда, пел он, безобразно фальшивя, наобум зажимая лады и вразброд теребя струны, но Винчестер прощал диссонансы, чудаки и чудачества необходимы. Ну, нет уха к музыке, хихикнул бы классик.

Винчестер выучился бойкой игре, живя в общежитиях, где на гитаре не бренчал разве ленивый. Он бегло музицировал боем и переборами, имел приятный лирический тенор и песенных текстов помнил без повтора на гастрольное турне. Во всяком разе, когда, взяв высокий аккорд, Винчестер запевал тоскливую « Журавли пролетели, журавли пролетели…» и достигал строки, где «оставила стая среди бурь и метелей одного, с перебитым крылом журавля …» – на дублёном ветрами и морозами шоколадном лице Жоры-Хлястика проступала страдальческая гримаса, душевная внутренняя боль. Вопреки просьбе закончить песню, Винчестер всегда обрывал пение. До финального курлыканья ни разу не допели, но постепенно сдружились, и он часто навещал чудаковатого меломана.

В редких таёжных селениях сходить в гости за много вёрст дело житейское. Горожанину лень спуститься к мусорному баку или к приятелю в смежный подъезд; город не сплачивает, а разобщает людей. Можно неделями не встречать соседа по лестничной площадке, узнать полное имя в день случившихся похорон. В посёлке знаком со всеми, и с друзьями-приятелями близость постоянная. Хотя возрастом он годился в сыновья, у Жоры росли в Сибири внуки, они почасту, с взаимной пользою общались. Разбередив души пением, непринуждённо беседовали. Жора доказывал, что незачем Винчестеру проводить молодость в глухомани. Исчерпав аргументы, он вскакивал как гражданин укушенный собакой и, азартно колошматя по впалой груди, сипло призывал:

– Ты погляди на меня! Я смолоду по северам! А кто я?.. Что такого значительного из себя представляю?.. Чем славным оправдал прожитые годы?.. Каких почестей удостоился под старость?.. Нищий, хворый и одинокий; живу как сыч в глухом болоте!..

Взвинтясь вопросами громко заданными самому себе, он как малахольный начинал метаться по комнате, продолжая горячо убеждать умолкшего с гитарой на пузе юношу.

– Ни со второй, ни с первой женой вместе и года не прожил. Мои дети без меня росли и повзрослели! Кочую с участка на участок как маркитантка в арьергарде, как петый дурак, как… (Абсолютно негодный к печати поток обсценной лексики). – Имущества справного не нажил! Своего угла на тихую безбедную старость не обрёл! Деньги завидно дивные получал, а где? где они? куда все до копейки подевались?!.. – распалялся он всё яростнее.

– Счастлив, кто жизнь свою украсил бродяжной палкой и сумой… – выразительно пропел Винчестер, тренькнув гитарными струнами.

– Конченый алкоголик я, буйный и запойный! Лакаю всё, что от спички горит! Иногда гибельно напиваюсь, память утрачиваю и мерзких чертей пугаюсь! – резко сбавляя обороты, сознавался Жора начистоту. – Должна быть отдушина в серости буден, клапан для выпуска отчаянных эмоций! Может, мне жизни ровно две пятилетки осталось…

По свойству холериков, легко впадающих в аффекты, импульсивный Жора внезапно, как и вспыхивал, смиренно затихал; тем паче юный собеседник не прекословил, выслушивал откровения молча, хотя не во всём бывал солидарен.

– Нет, Коля, милый. Дорабатываем нынешний сезон, – ровным миролюбивым голосом предлагал Жора, – я оформляю отпуск за три года, а ты увольняйся! Закупаем гостинцев и с задорной песней, да под гитарный перезвон, едем ко мне в Омск!..

Развалясь на лежанке, Винчестер согласно кивал, пытаясь воспроизвести полузабытый перебор. В усилии зажмурив глаза, на визгливой ноте запевал программную: « В горы я убежал из города, сжёг на первом костре мосты …» Окончательно утихомирясь, Жора готовил литровую кружку крепчайшего чая. Нейтрализуя вяжущую горечь, Винчестер подмешивал в насыщенный настой столовую ложку сухого либо сгущённого молока. От стакана духмяного пойла сильно розовели глаза, учащённо пульсировало сердце, чесались колени и зудели мышцы конечностей. Подмывало вскочить и как Жора измерить шагами комнату, вымахнуть с топором во двор и, не отвлекаясь на перекуры, наколоть высокую поленницу дров; так застоявшийся жеребец рвётся из стойла на пробежку.

Вскоре жалкие сетования горького неудачника сменялись безудержным оптимизмом дерзновенных мечтаний.

– Отдохнём, погуляем, – сладко причмокивал Жора, малыми глотками поглощая нестерпимо горький чай. – Будем от гимна до гимна грудастых комсомолок любить! – заявление несусветное, не под лета.

– Ты нынче пекариху случаем не видел? – через минуту снова вскидывался охаверник, переходя с шага на побежку. – Хотел бы я знать, какой химией её панталоны пахнут!..

Жора назойливо ухаживал за пекарихой. При интимных посиделках в пекарне горланил льстивый мадригал: « Не прячь арабка тонкой талии, абайи чёрной не носи …» Таких прелестей за полковой дамой не значилось. Она была вздорная колотовка со свислым задом и тайком от начальника приготовляла брагу.

Март разнился от февраля долготой светового дня. Морозы послабели незначительно, но надолго всходило слепящее солнце, и в думы назимовавшихся людей вкрались надежды близких перемен. Всё также сумеречным утром сходились рабочие в дом горных мастеров, оживляя его весёлым гамом и отравляя едким табачным дымом. Первым рейсом взрывники везли на линии аммонал, и вахтовка воротившись, снова двигалась вниз по долине. Холод незамедлительно выстуживал покинутые жильцами дома обезлюдевшего посёлка. В неравной схватке перевес всегда был за грозно сиявшим якутским морозом.

В полдень с базы экспедиции пришли большегрузные машины с продуктами и железными зумпфами для промывки, материальным знаком скорой весны. Тревожным симптомом её неизбежного наступления стал приезд франтовато одетой молодой специалистки. Правая дверца мощного «Маза» отворилась и в шлейфе парового тумана показалась симпатичная мордашка, в раме коричневой овчины капюшона. Пройдя ледяной Индигиркой, машины остановились на разведочных линиях, миновать которые не могли. Все бывшие на поверхности горняки сгрудились вокруг приезжих, забыв о проходчиках на забоях и шанцевом инструменте, калившемся в кострах.