Николай Самуйлов - Принц и опер. Роман фантастических приключений

Дешёвую «непалёную» водку доставал Эрик Левин, а я покупал в рыбном отделе гастронома копчёную салаку. К копчёностям в нашей компании питала нежные чувства только Антонина Сушко. Остальные воспринимали, сей продукт, как примитивную закуску.

Наша троица была лучшей группой в отделе милиции, нацеленной на бескомпромиссную борьбу с лицами, занимающимися карманными кражами. Мы давали подразделению хорошие показатели в раскрытии преступлений и задержанию «щипачей» с поличным. И руководство снисходительно относилось к застольям сыщиков, совершившим очередной удачный рейд и тем самым повлиявшим на повышение процента общей раскрываемости.

Пили не часто. Мы не были завзятыми пьяницами и не подражали ментам из сериала «Улицы разбитых фонарей». Да и заводилой «спрыскиваний» чаще всего являлись не мы, а наш непосредственный руководитель – начальник отделения криминальной милиции майор Чернов Виктор Васильевич. Опытный оперативник, умный и душевный человек, пользовавшийся большим авторитетом у подчинённых и руководства отдела. Мы у него ходили в любимчиках. И он нас баловал своим положительным и, как в данном случае, отрицательным вниманием.

Конец благополучному существованию нашей группы положила очередная кадровая перестановка. Начальника отдела полковника Рублёва неожиданно для всего коллектива «выдворили» на заслуженный отдых. Назначенный вновь подполковник Груздев «привёл» за собой новых заместителей, а те, по сложившейся традиции, стали присматриваться к подчинённым и, спустя некоторое время, делали свои «рокировки» в низовых коллективах. Не миновало такой участи и отделение криминальной милиции.

Майора Чернова, вполне заслуженно, повысили в должности, и он ушёл от нас «для дальнейшего прохождения службы» в городское управление. Капитана Сушко, после длительных переговоров с ней, назначили начальником женского медицинского вытрезвителя. Я впервые увидел плачущую Антонину в день нашего расставания. Мужественная женщина откровенно рыдала, когда мы собрались «отметить» уже состоявшиеся и ещё грядущие перемены.

Лейтенант Левин и ваш покорный слуга старший лейтенант Витковский оставались на своих местах.

Через два дня оскудевшую группу пополнили милиционером из роты патрульно-постовой службы прапорщиком Соколовым Василием Захаровичем. Уже немолодой коллега, проработавший в органах более пятнадцати лет, надумал поступить в среднюю специальную школу милиции и скоро должен был её окончить. Встал вопрос о продвижении слушателя-заочника Соколова по службе. И разрешился он его переводом в криминальную полицию. Азам оперативно-розыскной деятельности уже не по учебникам, а на практике будущему лейтенанту предстояло учиться у нас.

Ещё через пару дней появился и новый начальник отделения капитан Решетов Сергей Сергеевич, уже в годах, не очень разговорчивый, пухленький, небольшого роста. Вася Соколов после представления Решетова отметил, что новый шеф «сам себе на уме – ловить карманников и пить водку с нами не станет, но командовать будет уверенно и себя в обиду не даст, что непременно скажется на подчинённых».

Само собой, новая «метла» заработала по-новому. Выяснилось, что в группе неважно обстоят дела с ведением служебной документации. В частности, совсем плохо они выглядели в плане документирования наших контактов со «спецаппаратом».

Завербованная оперативным работником агентура, то есть – «спецаппарат»», была «обязана не покладая рук сообщать оперу о зачинщиках совершённых, совершаемых и замышляемых преступным элементом противозаконных деяниях». А у нас в тоненьких папочках личных дел «Петуховых» и «Цыплаковых» даже вымышленных сообщений о преступлениях не было. То есть не прослеживалась инициатива спецаппарата в оперативных разработках преступников. Здесь сказывалась специфика работы нашей группы. Даже очень квалифицированные «стукачи» не прогнозировали для нас карманные кражи. «Артистов» воровского жанра нужно было отыскивать в массе покупателей: на рынках, в магазинах, либо в плотно упакованных автобусах и в вагонах метро, и задерживать с поличным, в момент незаконного завладения ими чужим имуществом. То есть, как у Глеба Жеглова, с чужим кошельком в нежных пальчиках «пианиста». Что мы и делали.

Капитан Решетов потребовал срочно заполнить пробелы в оперативно-розыскном творчестве. И мы, засучив рукава, стали восстанавливать «фантазийную» часть обязательной для оперативника бухгалтерии…

Через две недели выяснилось, что с ведением документации наведён порядок, а в практической деятельности образовалась брешь. В дежурную часть отдела ежедневно поступали заявления от граждан о кражах кошельков из их «неприкосновенных» карманов и сумок. Содеянные в торговых точках района и зафиксированные в книге учёта преступлений эпизоды, без задержания преступников, то есть в виде «висяков» и «глухарей», стали раздражать новое руководство. Это ударило по ещё не сформировавшемуся авторитету Решетова, и по нам, слегка обюрократившимся за истекшие полмесяца оперативникам. После бурного объяснения с «багровеющим от неудовлетворительного почина» руководством отдела было решено возобновить старую практику выявления «щипачей» с поличным. Но при этом не оставлять без внимания рутинное документирование.

И работа потекла в новом русле…

Именно этот отрывок из ментовской жизни вспыхнул в памяти, когда Боб сообщил о втором завтраке. Я в это время фланировал по парку в направлении загадочного Большого Тома. Шёл не по знакомой тропе из разноцветной гальки, а по упругому травяному газону, «побритому» Гектором для игры в гольф. Этот вид спорта здесь практиковался. Я обнаружил лунки для мячей и длинные шесты, указывающие на их наличие в чистеньком холмистом ландшафте…

Получив отказ от завтрака, Боб намерился уже «раствориться» в браслете, но я попросил слугу сопровождать меня в пешей прогулке.

Гектор, «выстригавший» травку возле лунки для мячей, тут же бросил никчемные занятия и побрёл к дому, окружённому «благоухающими азалиями», которым была нужна заботливая рука садовника. Следовательно, местная «наружка» передала «объект наблюдения» из рук в руки. Я облегчённо вздохнул, хотя и понимал, что за мной болезным всё-таки нужно присматривать.

Боб заметил мою реакцию на действия садовника и, возможно мне это показалось, хитро прищурил глаза.

Бион, хоть и не был молчуном, но вчера вечером, во время созерцания вечерней Тау, проявил способности опытного партизана. Ловко ушёл от ответов на поставленные вопросы, и не удовлетворил-таки моё скромное любопытство. Не мешало бы «допросить с пристрастием» этого парня. Да вот мозги начинают вытекать, стоит подумать об этом. Это не на шутку пугало меня. Проклюнувшиеся из сумеречного прошлого, но ещё не оперившиеся, теоретические навыки «колоть Кирпича» с целью получения признания в содеянном правонарушении, будто бы зашевелились в первозданной пустоте поверженного мента. Вначале как-то неуверенно. Но затем любопытство стало нарастать, что тоже не привело меня в восторг. Уже под сенью могучего баобаба, в знакомой беседке, я стал сопротивляться нахлынувшим страстям. Осторожно притормаживал внезапно зародившееся желание приступить к действию, для чего отвлекал юлившие в мозгу мысли принудительным созерцанием водной ряби, монотонно плескавшейся у моих ног…