Елена Алексеева - Матильда танцует для N…

Косясь в зеркала, Ники с удовольствием отмечал, что вдвоем они составили вполне гармоничную и красивую пару – оба юные, тонкие, прямые… оба красивые, веселые, радостно оживленные…

Во время того первого вальса незнакомая молодая дама, мимолетно взглянув на его визави, с треском сложила веер и вполголоса с улыбкой произнесла: «Quelle bonne et charmante enfant! 13 13 какой замечательный и очаровательный ребенок (франц.) » – И еще какое-то время явно любовалась порхающим нежным ангелочком. Ники тогда взглянул на тоненькую Алису сторонними глазами той дамы, – и ему вдруг стало ужасно приятно, – как будто бы похвалили его самого. И почему-то особенно лестно было услышать похвалу из уст красавицы. То же самое, что красивая дама произнесла вслух, подумал и он, впервые увидав Аликс. Та лишь прояснила и подтвердила его собственные мысли, неожиданно и просто оформив их в слова.

Потом он стоял, прислонившись спиной к полированной белой колонне и позвоночником ощущал гладкий каменный холод. Скрестив на груди руки, он уже неотрывно и ревниво следил за тем как его миленькая партнерша танцует с другим кавалером. Все в ней было обворожительно: поворот золотистой головки, нежный с застенчивой быстрой усмешечкой голос, невнимательный чуть исподлобья взгляд… Разница между нею и другими девочками заключалась в том, что Аликс со временем не разочаровывала, не надоедала – напротив, пленяла еще больше…

Наверно на том памятном детском балу он и влюбился в нее – окончательно и навсегда. Ники горел желанием постоянно быть рядом с маленькой принцессой-красавицей. Он любил танцевать с ней, любил глядеть на ее ровный пробор. Любил подавать ей руку – и потом во время танца ощущать в своей ладони тонкие влажноватые пальчики. Ему нравилось сидеть подле нее за столом, болтая о чем придется. Нравилось вместе с ней гулять по парку и хохотать. Ему хотелось без конца слушать этот нежный тонкий голосок, так уверенно, обстоятельно и обаятельно выговаривающий английские – реже немецкие и еще реже французские – фразы… и как же прелестно звучали они, слетая с ее розовых детских губ.

Он радовался ее нечастому нежному смеху и постоянно старался рассмешить Аликс.

Как-то вместе они поехали в Петергоф – и там сверкающим камешком ее колечка, такого крошечного, точно снято было оно с пальца Дюймовочки, смеясь, голова к голове, долго и старательно вырезали, процарапывали на оконном стекле свои имена. Ники неотрывно смотрел на ее прозрачные до огненной алости просвеченные солнечным лучом пальчики, чувствовал шоколадно-ванильное дуновение ее близости, и у него сладко кружилась голова. («О мое милое, чудное, заманчивое пирожное!»)

Николаю Александровичу и теперь еще слышался алмазный скрежет пыльного стекла и виделись узкие с лаковыми бантами туфельки (тоже пыльные после гуляния по сухим красноватым дорожкам нижнего Петергофского парка). И как трогательно, как по-детски мило – носочками внутрь – она ставила ножки, идя с ним рядом!..

– «Вот бы заполучить, залучить к себе на недельку-другую (а лучше бы навсегда!) это маленькое чудо… Чтобы ходила по нашим залам, многократно отражаясь в высоких зеркалах, – а я бы любовался ею. Чтобы говорила только со мной, смеялась только со мной… больше ничего и не нужно для счастья!»

Имена их так остались навсегда рядом на том запыленном солнечном стекле:

Alix

Niki

В его памяти она все встряхивала русыми в крупных кольцах волосами и ладонью отводила со лба позолоченную солнцем челку. Эти ее милые жесты —любующимся жадным взглядом он следил за взмахом тонкой ручки, с умилением отмечая, что ладонь у нее такая же узкая, как у Пречистой… и так же утончались и загибались к концам нежные пальчики.

Потом, когда Аликс с отцом уехали (она все махала ему, оборачиваясь), Ники долго не мог забыть ее странно настороженного и одновременно доверчивого взгляда. Бывая в Петергофе, он первым делом бежал взглянуть на ту детскую надпись. Стекло на удивление уцелело – и соединенные их имена, вырезанные так давно, что, казалось происходило это в какой-то другой, прошлой жизни, по-прежнему приятно волновали Николая Александровича. Он всегда улыбался, глядя на то окно и воображая неровные детские буковки, нацарапанные ее маленькой рукой. Милый автограф, оставленный для него милой Аликс. Эта надпись словно связала их двоих, будучи подтверждением действительного существования Аликс в нынешнем, ином, взрослом мире. Короткое, словно из детской сказки имя звучало так волшебно, так многообещающе… Впрочем, все, что касалось Аликс, было наполнено волнующей радостной тайной.

Из хорошенькой куколки с золотистыми локонами, удерживаемыми ободком атласной голубой ленты она превратилась в стройную вполне взрослую девушку. И по-прежнему очаровательна… Сразу же после ее отъезда он вклеил карточку на первую страницу дневника и теперь ежевечерне встречался с тревожным, слегка укоризненным странно отрешенным взглядом. Шоколадного цвета фоточка: неожиданно повзрослевшие, но все так же настороженные глаза; все те же маленькие ножки в узких лаковых туфельках. Белокурые вьющиеся волосы причесаны как бы на греческий манер – приподняты и сколоты на затылке. Выбившиеся из прически завитки лишний раз подчеркивают сладостную линию шеи. Как она мила! Милая Аликс! Каждый вечер он любовался ею, воображая рядом с собой, мысленно вызывая в Петербург из ее далекого нежного и непонятного мира, казавшегося ему таким особенным и важным (гораздо интереснее и важнее чем его собственный). Ему представлялось, что она ведет какую-то свою блестящую и возвышенную жизнь, абсолютно непохожую на ту грубоватую простую действительность в какой существовал теперь он сам. И почему-то чаще всего он представлял ее на садовой скамье – вот она склонилась над книгой, машинально смахивает нежными пальчиками букашку с нагретой солнцем страницы…

Может быть потому что Николай Александрович давно не видался с Аликс, она не оживала, не напоминала о себе ощущениями, звуками, красками, предпочитая оставаться идеальной и бесплотной фотографической моделью.

И по-прежнему она была самым притягательным на свете женским существом.

– «Не просто мила! – Un bijou! 14 14 прелесть (франц.) Красавица, ослепительная красавица!» Повзрослев, стала еще красивее…

С рассеянной нежностью он гладил фотографическое изображение. – Милая, милая Аликс!»

…Тогда, во второй ее приезд в Петербург, он совсем потерял голову —настолько, что вскоре после отъезда принцессы попробовал было завести с отцом осторожный разговор о давнишней своей мечте жениться на Аликс Гессенской.

Государь внимательно выслушал, внимательно взглянул – и тут же свел начатый разговор к шутке, заметив, между прочим, что опасается гнева королевы Виктории (бабушки Гранни, как называли ее родственники).