Елена Алексеева - Матильда танцует для N…

Спустя несколько дней после выпускного экзамена, проезжая по Дворцовой площади, он почти физически ощутил на себе энергию упорного неотрывного взгляда. Всмотревшись, Николай Александрович узнал в одной из двух под руку идущих барышень балетную выпускницу Кшесинскую и приветственно ей кивнул. С тех пор они частенько встречались – то на Невском, то возле Михайловского Манежа, то на Караванной. Он заметил, что неожиданные столкновения учащаются и повторяются с систематическим постоянством, и это заставляло задуматься. Николай Александрович все же полагал встречи случайными… хотя… так ли уж настойчив бывает случай? – хм…

Как-то в середине апреля Ники с двумя сестрами и братом Мишей вышли прогуляться по Аничковому саду. Ники и Ксения, переговариваясь вполголоса, держали за руки младшую Олечку. В какой-то момент, переглянувшись, они разом приподняли девочку вверх и та, хохоча, подогнув ноги, требовала качать ее как на качелях. – «Выше! выше! еще выше!..» – кричала она и радостно взвизгивала.

Миша гонялся по саду за странно ранней, странно большой оранжево-черной бабочкой. Бабочка то застывала в воздухе – то порхала в такой заманчивой близости, что можно было подробно разглядеть дразнящую красоту бахромчатых крылышек с лоснящимися бархатными пятнами и черные кольца дрожащих усиков. Словно бы утомившись, бабочка присаживалась на прошлогоднюю сухую былинку, соединяла вместе два пульсирующих, вздрагивающих крыла и потом медленно раскрывала и закрывала их точно маленькую яркую книжечку. Плотоядно приоткрыв рот, Миша подкрадывался к бабочке, но ровно в тот миг, когда он собирался накрыть бабочку ковшиком сложенных ладоней, та неспешно и лениво взлетала – и потом прекрасная, насмешливая, мнимо доступная, трепетала в синем весеннем воздухе, то взмывая над голыми деревьями, то резко падая вниз. Порой она подпускала к себе так близко, что казалось можно взять ее двумя пальцами прямо с воздуха; но уже спустя секунду бабочка неспешно виляла в сторону, издевательски медленными рывками уходя вверх.

– «Не так, не так, подожди! Не пугай! Дай я!» – пронзительно вскрикнула Олечка; она выдернула пальчики из рук брата и сестры, сорвала с головы берет, и мелькая клетчатым пальтишком между кустов, помчалась к Мише.

– «Почему бабочка – и так рано? Всего лишь апрель…» – Ксения вздохнула и щуря мохнатые глаза, взглянула в синее небо.

– «Скоро лето», – рассеянно и несколько невпопад отвечал Николай Александрович.

– «Да, да! – улыбаясь, словно бы изнутри засветившись мечтательной девической радостью, подтвердила сестра. – Господи, как же мне надоела зима, как жду я этого лета!.. если бы ты только знал, Ники!..»

Он понимающе кивнул, улыбнулся.

Солнце сквозь пальто приятно грело спину и плечи. Воздух полнился запахами влажной земли, прошлогодних прелых листьев, так и оставшихся лежать на газоне с прошлой осени – с той поры, когда завалил их неожиданно выпавший глубокий снег. Теперь эти слежавшиеся за зиму кучи обнажились и мокро чернели на прошлогодней жухлой траве; над ними с жужжанием проносились первые сонные зелено-золотые мухи.

Все вместе пьянило и будоражило, обещая впереди что-то манящее, прелестное, несбыточное – то, о чем мечтается лишь в молодости и лишь весной…

Брат и сестра рассеянно разглядывали прохожих сквозь садовую решетку, и Николай Александрович вдруг кожей щеки почувствовал настойчивый пристальный взгляд: так порой ощущаешь на лице невесомую щекотку солнечного зайчика еще до того как ослепит он своей нестерпимой яркостью.

Мимо дворцовой ограды проходии две невысокие тоненькие барышни, и обе они, свернув головы, неотрывно глядели на Николая Александровича. Одну он узнал сразу: балетная выпускница Кшесинская, запомнившаяся ему как смесь из спиральных кудрей, цветочных духов, ярких карминовых губ и сияющих глаз, глядевших на него с нескрываемым восхищением в течение всего вечера.

Наследник российского престола и надежда русского балета, одинаково улыбаясь, забыв про разделявшую их садовую решетку, двинулись было навстречу друг другу – но уже в следующий момент, отметив удивленный взгляд сестры, Ники отступил и ограничился лишь узнающим легким поклоном. В ответ хорошенькая маленькая танцовщица присела в коротком быстром реверансе-книксене (у них в училище это называлось макнуть) и расцвела очаровательной розовой улыбкой. Барышня состроила наследнику глазки и словно бы невзначай, приветственно взмахнула маленькой рукой в красной лайковой лаковой, ярко вспыхнувшей на солнце, перчатке…

(Так уж случилось, что после занятий Малечка Кшесинская, конечно же, совершенно случайно проходила мимо Аничковского парка под руку со своей смешливой подругой Оляшей Преображенской).

И вроде бы ничего не было удивительного в этой встрече – Театральное училище располагается менее чем в десяти минутах неспешного хода от Аничкова Дворца, – но Николаю Александровичу показалось странно, что так подозрительно часто и в самых разных местах встречает он в последнее время эту грациозную девушку. И всегда она улыбалась ему одинаково: призывно, кокетливо и радостно.

– «Знаешь кто эта барышня, что поздоровалась сейчас со мною? Кшесинская молодая, младшая из балетной династии; сколько я себя помню, они всегда танцевали на императорской сцене».

Наследник посмотрел вслед девушкам. Те в очередной раз оглянулись и одновременно рассмеялись.

Ксения отметила, что та же самая улыбка, какою одарила ее брата балетная танцовщица почти зеркально отразилась теперь на его лице.

– «Которая же из них твоя Кшесинская?» – Ксения выглянула из-за ограды.

– «Моя? – он засмеялся. – Та, что с пелериной и пониже ростом… как раз сейчас машет нам рукою. Но почему моя? Боюсь, ты желаемое выдаешь за действительное, – вслед за сестрой он выглянул сквозь решетку. – С моей стороны как раз ничего и не было, – по крайней мере, специального внимания я ей не уделял. Ну, если и было, то так, мимоходом. После выпускного концерта мы сидели рядом за столом, поскольку маленькая Кшесинская особенно приглянулась папа. Ему понравилось как она танцевала, и он усадил ее рядом с собою. Меня он даже не спрашивал – велел сесть рядом и приказал не флиртовать, словно только это и было у меня на уме. Постой!.. Кшесинская, Кшесинская… а зовут ее… такое громоздкое имя. Да, Матильда. Матильда Феликсовна. Дочь Феликса Кшесинского, того, что обучает мазурке. В общем, главного по мазурке».

– «Она понравилась только папа? точно?.. А тебе нет? – Ксения лукаво взглянула на брата, – однако громкое имечко. И не польское. Я бы сказала, французское. Впрочем, у артистов приняты громкие имена, – Ксения усмехнулась, – родители явно думали о сценической карьере для дочери. Её отец поляк?