Николай Серый - Лесной старик. Роман

Но её свежее и упругое тело прекрасно скрывало её задние мысли, а плоть её казалась Серову лучистой, покорной, расслабленной и нежной…

А вскоре вдохновенная Алёна смиренно и грустно сказала ему:

– Наверное, вы сейчас имеете полное право воспринимать меня, как закоренелую дрянь… Тем паче, что меня угораздило вляпаться в уголовную тюрьму… Но даже в лагерной зоне из нормальной женщины очень трудно вытравить естественные чувства… Да, я теперь очень хочу замуж!.. Да, вы настолько мне понравились, что я и без официального штампа в моём паспорте охотно уступлю вам буквально во всём… Я стану говорящим орнаментом вашего бытия!.. И я не буду ломаться и кукситься, как принцесса!.. Но я прошу вас кое-что учесть… Я отнюдь не бесприданница… По несудимой воле вашей покойной сестры весьма большой кусок от её наследства вы можете получить только через меня. Значит, она загодя планировала наше свиданье! Но ведь она, хотя и оворясвоеобразно, но безмерно и до страстного обожанья любила вас!.. И она ни в коем случае не хотела для вас зла… Следовательно, ваша проницательная сестра не считала меня напастью и бременем для вас… А, верней всего, она воспринимала меня, как важнейшую составную часть своего завидного наследства возлюбленному брату. Поверьте: она отменно разбиралась в людях.

И Алёна, кротко улыбаясь, умолкла, и вдруг попытался он понять свои яркие чувства к ней. Ведь его чувства к ней казались ему сейчас настолько яркими, что Серов неслышно, но восхищённо прошептал: «Волшебный калейдоскоп блистательных и полярных впечатлений…»

Но его чувства к ней были теперь в невероятном смешеньи. Её проницательность изумляла и одновременно страшила его. Явно он умилялся её благородством, щепетильностью и честностью, – ведь Алёна всё-таки не цапнула для себя часть наследства его сестры, – но мысленно он сетовал на дерзость неприкаянной гостьи. В нём жгуче перемешались настороженность и жалость к ней…

И в придачу его нервы бередило вожделенье, и он не понимал, что именно сейчас его одурманило: страстное влеченье к мёртвой сестре или плотская тяга к Алёне?.. И вдруг в мыслях у него сложились фраза, которая необычайно ему понравилась:

«Я вожделею к святой и благодарной памяти о своей мёртвой сестре».

Но Серов уже чувствовал, что в нём появилось отчаянное вожделенье ещё и к Алёне, и внезапно он вспомнил дерзкое её предложенье жениться на ней. И вскоре ему померещилось, что его нутро заурчало от удовольствия…

А она терпеливо ожидала его ответа под личиной трепетной нежности. Но внутренне Алёна была теперь совершенно спокойна, поскольку она окончательно уверилась в том, что он уже полностью дозрел до своего согласья жениться на ней. И вдруг она догадалась, что он сейчас предложит ей совместную ночь. И чем упорней Алёна размышляла о предстоящих утехах, тем больше она ощущала самоё себя извращённой сестрой своего будущего любовника. И это ощущенье показалось Алёне чрезвычайно комфортным. И, наконец, забрезжило в ней, а затем стало в ней стремительно расти её страстное желанье совершенно преобразиться в любимую сестру владельца шикарной усадьбы…

А, в сущности, почему бы и нет?.. Конечно, теперь она – нищая! Но разве ей нельзя вообразить, что она пожертвовала своё достоянье на оплату политической карьеры своего единокровного брата?.. А ведь можно допустить и более пикантную версию… Например, то, что она по жёсткому требованью родного брата самоотверженно передала ему всё своё богатство в оплату за их кровосмесительную ночь?.. Дескать, её библейская любовь сильна столь непомерно!..

И внезапно Алёне показалось, что он сейчас интуитивно постигает её необычайные ощущенья и грёзы, и этим проникновеньем он, хотя и невольно, но стремительно увеличивает свою болезненную страсть к ней. А затем Алёне померещилось, что её плоть сейчас излучает незримые и пульсирующие токи, которые целительно и нежно вонзаются в него. И вскоре почудилось ему, что её дурманный и пристальный взор заботливо и страстно обволакивает его, и чуть румяный Серов опять почувствовал в себе военный задор и без экивоков промолвил ей:

– Мне совершенно ясно, что вы очень тесно общались с моей сестрой. Вы у неё переняли повадки, норов и образ мыслей. Я теперь полностью уверился в том, что она избрала вас в фаворитки из-за вашего бесспорного сходства с нею. Но ведь вас конфиденциально осведомили о моём не вполне естественном влечении к ней. А теперь у меня вновь появилась иллюзия того, что рядом со мной не вы, но моя родная сестра… Мне интересно: какой бы оказалась её реакция, если бы я предложил кровосмесительную ночь? Но я опасаюсь, что правдивый ответ на столь каверзный вопрос весьма затруднит вас…

И Алёна радостно улыбнулась ему…

– Искреннее моё признанье, – с трогательной простотой проговорила она, – нисколько меня не обременит. Я принимаю ваше предложенье и делаю это с весёлой радостью!.. Ваша сестра была сложной, многогранной и одарённой личностью, но весомая частица утончённой её натуры передалась и мне. Поверьте, что я не хвастаю!.. Именно ваша сестра украшала чертоги, в которых я теперь обитаю. Она уповала, что вы посетите их… Она мечтала о таком визите!.. Но если вы пожелаете, то я сама прыгну к вам…

И с ласковой грубоватостью он отозвался:

– Негоже первоклассной женщине самой шастать. Пусть это будет уделом чаровниц, кто сортом пониже… А я пожалую к вам за час до полуночи…

– Всё будет превосходно, – произнесла она с нарочитой покорностью в голосе. – Право, я чрезвычайно рада, что мы обошлись без околичностей… И я весьма благодарна вам за то, что у меня теперь нет смысла притворствовать. Ведь вы способны раскусить даже самое умелое актёрство… И сколь же мне приятно стать, будто в детстве, самой собою! Воистину, полная искренность – это неизъяснимая роскошь! Наверное, вам трудно это понять…

И он мягко прервал её:

– Но я прекрасно всё это понимаю! Ведь я и сам умею профессионально менять личины. – И вдруг Серов не удержался от банального бахвальства: – А в придачу я научился постигать чужие мысли! Вы не думайте, что качество это всегда приятно. Воистину, каждое занятие может превратиться в докучливую рутину…

И Алёна быстро и опасливо посмотрела на него, но он, упоённый самим собою, не заметил настороженного взора…

А затем они после короткой заминки одновременно встали со стульев и, церемонно покинув столовую, разошлись восвояси. И оба на ходу упорно размышляли: допустимо ли считать радостью обуявшие их чувства?.. И, наконец, оба, возвращаясь по коридору к себе, решили, что нынешние чувства можно воспринимать, как радость…

В чёрном официальном костюме Тимофей Захарович Шилов, насупившись, прикорнул на краешке дубового стула возле настежь открытого окна в сумрачной и свежей комнате административных помещений усадебного дома. В вечернем особняке царили тишина и стерильный порядок, а парадная столовая после обеденной трапезы была идеально прибрана усердными и рьяными слугами. Широкая канцелярская комната была отделана весьма аскетично: там находились только массивные стулья, грандиозный чугунный сейф, увесистый письменный стол, два розоватых полированных комода с постельным бельём и прочный старый диван, принадлежавший по непроверенным слухам народному комиссару из сталинской эпохи. Порой Тимофею Захаровичу казалось, что от этого исторического дивана исходит аура необъятной власти и великого тайного страха…