Николай Серый - Лесной старик. Роман

И Серов корпел над своими текстами натужно и рьяно. И уже радостно чувствовал он, что корявая шершавость постепенно исчезает из его строк. И с растущим упорством он снова на мощном компьютере исправлял и черкал… И порой появлялось у него ощущенье, что каждую свою строчку он вырывает из хаотической бездны…

И, наконец, Серов решил, что каждая его строка должна всецело выражать его сложную и многогранную личность… И с духовной мукой озадачился он вопросом, да кто же он таков?.. И вдруг попытался он постичь собственную потаённую сущность, оценивая свои военные и шпионские операции придирчиво и безмерно строго…

Но Серову болезненно не хотелось пробуждать в себе то странное и жуткое существо, которое затаилось в его нутре. Он мысленно именовал это своё загадочное ощущенье «мистическим зверем», и будил его только в экстремально опасные миги. И мистический зверь всегда сберегал, отключая человеческое сознанье, тело своего владельца…

Серову истово верилось, что он оплачивает пробужденье в себе мистического зверя резким сокращеньем своей жизни… А ещё он страшился того, что мистический зверь окончательно сольётся с его человеческой личностью и заставит его поневоле постигнуть мерзкую и самоубийственную истину о самом себе…

В психическом состояньи «мистического зверя» Вадим Серов почти мгновенно избавлялся от человеческой логики и сразу начинал крайне жестоко действовать только по рефлексу или наитию. И порой Серову маниакально хотелось разом отбросить эту свою мучительную раздвоенность и окончательно преобразиться в мистического зверя. И тогда Серов люто и нервно презирал самого себя за то, что его постыдная боязнь перед скорой смертью мешает ему осуществить такое весьма полезное, – как ему казалось, – намеренье…

А начало его романа уже нравилась ему. В прологе и лирично, и просто было описано хуторское захолустье средь болотных дебрей. И Серов чувствовал в этом прелестном описаньи аромат и пряность дворянской классики…

Серов в уютной лесной усадьбе вёл размеренную и монотонную жизнь; он очень редко покидал своё удобное поместье и без роздыха предавался писательским трудам… Серов просыпался на ранней заре и после бритья и умыванья в студеной воде съедал натощак две ложки густого целебного мёда, а затем выпивал стакан холодного, но кипячёного молока. Вскоре в своём просторном кабинете Серов доставал из стального сейфа большую коленкоровую тетрадь с упругими листами в мелкую клетку. Потом вальяжный Серов в тёмной шёлковой пижаме валился на коричневый мягкий диван с обивкой из натуральной кожи и засовывал под свой левый бочок пару тёмно-багровых подушек из лебяжьего пуха. Серов часто писал и черкал в своей тетради именно лёжа и всегда французской ручкой с чёрным гелиевым стержнем. Каракули из тетради переносились в мощный компьютер, на котором Серов упорно уточнял, обрабатывал и шлифовал свой текст…

В большой коленкоровой тетради Серов, опираясь на левый локоть, лихорадочно кропал на диване всегда в режиме «потоков собственного сознанья»: без точек, запятых, абзацев, ритмов, кавычек и тире… Термин: «потоки собственного сознанья» придумал сам Серов… Писанье в таком режиме было самой приятной для Серова частью творчества, поскольку он уже полюбил бурленье своих фантазий и отсутствие ограничений для разума… Буйство мечтаний и грёз Серову мерещилось поэтическим вдохновеньем; в такие миги он безмерно и заморочено гордился самим собой и непоколебимо верил в собственное величье…

Однажды Серову вдруг поверилось, что полный отказ от сексуальных связей резко повышает творческий потенциал. И Серов решительно отказался от женщин, хотя найти для утех темпераментную и смазливую бабёнку меж его раболепных служанок было бы ему легко. И вскоре ему показалось, что его страницы вдруг стали гораздо ярче и завлекательней, ибо его неутолённая похоть лезла и проникала в строчки его писаний. И порой грезилось ему, что его тексты озаряются матовым мерцаньем обнажённого женского тела…

Серов, шлифуя свои тексты на мощном компьютере, неукоснительно проверял их на слух. Для этого Серов подолгу бубнил, шептал и бормотал свои строчки, а затем, в случае запинки в их произношеньи, исправлял их…

Серов решил, что при сочиненьи своей книги не будет он заранее обдумывать канву, фабулу и план, поскольку автор принципиально не желал, чтобы загодя введённые – даже им самим!.. – ограниченья и рамки обуздывали порывы его творческой свободы…

Иногда, после изнурительного писательского труда, который автору казался особенно результативным, Серов хотя и робко, но радостно дозволял себе смотреть на мир взорами мистического зверя. И тогда у Серова мгновенно исчезали любые сомненья и страхи, а его сознанье временно прекращало мыслить логичными и связными фразами. И сразу более ясные, точные и глубокие фразы спонтанно складывались в его подсознаньи, и там они запечатлевались навеки. Но в его осознанной памяти они не хранились. Ведь даже сознательные размышленья порой начисто исчезают из осознанной памяти…

В состояньи «мистического зверя» все краски, очертанья, запахи и звуки становились гораздо ярче, отчётливей и резче, а тело Серова почти явственно ощущало незримые токи, которые, струясь с неба, обволакивают человеческую плоть, подобно эластичному, надёжному и прозрачному кокону. Крепкая плоть Серова буквально нежилась в этой загадочной и неосязаемой субстанции, которая мнилась ему атмосферными и космическими флюидами…

Но особенно разительно менялось его восприятье людей, их сущностей и самого себя. Ведь в состояньи «мистического зверя» Серов грезился самому себе верховным владыкой, и в таком образе он сразу обретал безмерную и таинственную власть над всеми людьми, которые оказались рядом. И тогда уже никто не смел ему перечить, и все, словно заворожённые, подчинялись ему беспрекословно, ретиво и слепо, а для него именно такое повиновенье было наивысшей усладой! Элитные и модные красавицы настырно и алчно его домогались, поскольку считали его искусителем, которому женщины не способны противостоять… Его реакции заметно ускорялись, и он ощущал себя неуязвимым!.. Но наиболее ценным и важным для Серова было то, что он обретал абсолютное пониманье людей. Он интуитивно постигал в них даже такие потаённые свойства и качества, которых люди часто не замечают в самих себе… Наконец, у Серова появилась теория о том, что люди рабски повинуются всякому, кто понял их до самой подноготной…

Он уже часто воспринимал простонародье куклами-марионетками, которыми он всевластно и мудро управляет при помощи неосязаемых, но прочных нитей, сотворённых его несгибаемой волей…