Филипп Марков - Охотникъ. Исторический роман

Ефрем Сергеевич списывал большинство его проказ на возраст и надеялся, что рано или поздно Георгий одумается, возьмет себя в руки и примет бразды правления оставленной маленькой купеческой империей. Но, кажется, Россия стояла на пороге весьма крупного военного конфликта, и предстоящая мобилизация ломала все многочисленные планы и надежды Артемьева на нерадивого племянника. Артемьев считал, что Георгию не место на войне, этот молодой человек был просто повесой, вырос в роскоши и не годился для полной лишений и риска военной службы. Купец не хотел, чтобы его будущий наследник вернулся калекой, да и с учетом судьбы его отца, он мог и вовсе не вернуться.

Артемьев не верил в короткую победоносную войну, о которой шли разговоры в обществе. Короткая, но позорная война уже произошла десять лет назад, а тогда, если ему не изменяла память, страна была полна такими же шапкозакидательскими настроениями, а результатом всей этой вакханалии стала революция, пошатнувшая, казавшееся незыблемым, самодержавие. Какого поворота судьбы ожидать от этой кампании, когда на кон ставились Босфор и Дарданеллы, Балканы и польские земли, в клубок были сплетены интересы крупнейших европейских держав, мог знать один лишь Всемогущий Господь.

Купец водил связи с высшими чинами Томской губернии: с самим губернатором Владимиром Николаевичем Дудинским, с вице-губернатором Загряжским, с прокурором окружного суда Дубряго, да и со многими другими знатными и важными людьми. Но обращаться с унизительной просьбой освобождения от призыва или хотя бы отсрочки от него для своего племянника у Ефрема Сергеевича не было никакого желания. Кроме того, всякая подобная просьба в обязательном порядке потребовала бы ответной услуги, а оставаться в долгу купец уж очень не любил.

Вместо этого Артемьеву пришла в голову авантюрная мысль дать двести рублей служащему воинской повинности присутствия. Об этом его помощник уже разговаривал сегодня с нужными людьми, и цена за исключение из призывных списков была названа именно такая. За эти деньги можно было приобрести пару лошадей, но для богатого купца и мецената они ровным счетом ничего не значили, зато освобождали его от унизительных прошений у властьимущих.

– Так и поступим! – сказал вслух Ефрем Сергеевич и, кивнув головой, смял желтый листок и бросил его в огонь, наблюдая за тем, как бумага сначала свернулась, а затем резко вспыхнула, исчезая в дымном пламени мраморного камина. Он взял в руки кочергу и подтолкнул догорающий листок под полено, плавно откинулся на спинку кресла-качалки. Один из назойливых кровопийц сел купцу на руку и тот, дождавшись пока комар решится отведать его крови, резким движением руки прихлопнул его. Кажется, гадкие твари оставили его в покое, так что он закрыл глаза и с облегчением от принятого решения медленно провалился в долгожданный сон.

Утром явился Георгий. Молодой человек был щегольски одет, хотя сегодня вид имел несколько помятый. На нем был пошитый у иностранного портного сюртук из темно-оливкового, практически черного кастора приталенного двубортного покроя, с отложным воротником и узкими рукавами, с пристяжной манишкой и черным самосвязанным галстуком с жемчужной булавкой, узкие брюки в темно-серую полоску и черные ботинки с заостренным носом на шнуровке, на голову был надет котелок из фетра. Роста Георгий был выше среднего, телосложения на вид худощавого. Глаза его были карие, лицо вытянуто с выраженными скулами. Усы и бороду он не носил, так как растительность на лице в силу юности имела несколько клочковатый характер. Темные волосы, обычно зачесанные в аккуратный пробор, растрёпано свисали на лоб. Внешняя худощавость была обманчива. На самом деле Георгий был жилист и физически крепок, так как с юных лет участвовал в многочисленных молодецких забавах и спортивных состязаниях: он метко стрелял, побеждал в кулачных боях, поднимал тяжести, принимал участие в лошадиных забегах.

Молодого человека встречал вышколенный дворецкий Игнатий, который, взяв верхнюю одежду Георгия, сообщил, что Ефрем Сергеевич ожидает его в своем кабинете. Поднявшись на второй этаж и пройдя по широкому коридору, Георгий остановился у двери дядюшкиного кабинета. Негромко постучав, он отворил дверь. Дядя восседал с важным видом за своим рабочим столом, опершись на локоть и поглаживая темные, но уже со значительной проседью широкие усы.

– Опять по мамзелькам всю ночь шлялся, Жора? – с укоризной спросил Ефрем Сергеевич.

– Дядюшка, я ночи напролет забочусь о судьбе нашего рода, что вы опять начинаете, ну, в самом деле, – озорно улыбаясь, ответил племянник.

– Тебе все шуточки, а ты новости слыхивал? Мобилизация, призыв, войну со дня на день объявят. А ты что? Учебу бросил, бездельничаешь, главный кандидат в пушечное мясо! – повысил голос Артемьев.

– Да ладно вам, каждый день одно и тоже, война, да война, а ничего не объявляют, не хочет Государь воевать! – возразил Георгий.

Ефрем Сергеевич тяжело вздохнул, встал из-за стола и, расхаживая по кабинету взад-вперед, попутно сопровождая свою речь бурными жестами, принялся рассказывать о телефонном разговоре; гонце с телеграммой; о том, что Георгий не готов к мобилизации с его шалопутной жизнью и постоянными гулянками; о его печалях относительно отсутствия прямого наследника; надеждах на племянника и, в конце концов, вручил конверт с новенькими купюрами общей суммой в двести рублей.

– Скачи в город, передашь это служащему воинской повинности присутствия, там, в университетской роще должны завтра организовать мобилизационный пункт, но начали готовиться уже сегодня. Надеюсь, ты еще не забыл, где находится университет? Никому другому от моего имени я поручать такое не хочу, а напрямую, как ты понимаешь, участвовать в данном мероприятии сомнительной законности – не могу.

Ефрем Сергеевич погрозил пальцем и добавил:

– Не подведи, Георгий. Не хочу я, чтобы ты судьбу отца повторял. Не оплошай, прошу!

Георгий положил конверт во внутренний карман и с усмешкой ответил:

– Все будет сделано как надо, дядюшка! Что-что, а отдавать деньги я умею!

Ефрем Сергеевич, махнул рукой, уселся за свой стол и демонстративно принялся рассматривать и перекладывать документы, которыми было завалено его рабочее место.

– Я тебя больше не задерживаю, но через час – выезжай. Коня свежего возьми.

Георгий недовольно кивнул и направился в свою спальню в другое крыло дворца. Зайдя в комнату, он раздраженно замахнулся кулаком на стену, но тут же передумал и, решив остудить пыл более мирным способом, растянулся на кровати, молча уставившись в расписной потолок, обрамленный лепным карнизом. Он обдумывал слова дяди о грядущей войне. Георгий не стремился воевать, его устраивала беспечная, веселая молодость, он упивался свободой и прямо сейчас был совершенно не готов лишаться всего этого. Уклонение от призыва было, конечно, не в почете, но кому какое станет до этого дело, если война действительно будет короткой, как того обещают. Считалось, что военные действия не могут продлиться более полугода. Русская армия, вступив в сражения за два, в крайнем случае, за шесть месяцев, просто сомнет своей мощью неприятеля. Так отчего же ему волноваться, и зачем участвовать в смертоубийствах, когда есть гораздо более интересные и веселые занятия.