Филипп Марков - Охотникъ. Исторический роман

На одной из центральных улиц навстречу экипажу внезапно выскочил оборванный нищий.

– Тпру-у! Стой, стой! – заорал извозчик, резко натянув вожжи, так что Георгия шатнуло вперед, – куда вылез, дурья башка, а ну прочь с дороги!

Нищий осклабился, обнажив редкие кривые зубы.

– Империи падут, – негромко произнес он.

– Что ты там несешь, а ну проваливай, а не то слезу и вытолкаю тебя взашеи, – пыхтя, прокричал возница, уже собираясь слезть с повозки, чтобы прогнать нищего.

– Империи падут! – вдруг громогласно возвестил оборванец, – падут, и все окрасится красным! Я вижу красную смерть на твоем лице, она уже рядом! – не унимался сумасшедший, указывая пальцем на извозчика.

Возница, кажется, перепугался слов оборванца, осеняя себя крестным знамением. Он подстегнул лошадь, повозка тронулась, и упряжка понеслась прямо на сумасшедшего оборванца. Нищий отпрянул, завалившись в сторону и хохоча. Экипаж понесся прочь, поднимая за собой клубы дорожной пыли. Георгий обернулся, чтобы посмотреть, что произойдет с безумцем дальше. Он увидел, как тот, отряхнувшись, заковылял по дороге, пугая своим видом одиноких прохожих.

До дядюшкиного имения Георгий добрался уже затемно. Всю дорогу извозчик что-то бурчал и шептал молитвы.

– Извольте-с, сударь, прибыли! Вы уж не обессудьте. В такое время город полон сумасшедших и пьянчуг, – извиняющимся тоном пробормотал извозчик.

Георгий рассчитался, поблагодарив за комфортную доставку, сказал, что, естественно, никакой вины извозчика в том маленьком происшествии нет, притронулся рукой к шляпе в знак прощания и быстрым шагом пошел к воротам имения Ефрема Сергеевича.

Он отворил дверь в дом. Было похоже, что прислугу уже отпустили. Георгий тихо прошел в свою комнату, переоделся, затем заглянул в дядин кабинет, где купец обычно любил сидеть допоздна и часто даже засыпал там на диване, а то и на кресле-качалке, напротив мраморного камина. Но в этот раз к своему удивлению Георгий не нашел его там и решил проверить в спальне. Перед входом в опочивальню Ефрема Сергеевича доска паркета скрипнула, и из-за двери послышался уставший голос купца:

– Кто там бродит, Игнатий, ты?

Георгий зашел в комнату.

– Доброго вечера, дядюшка, – поприветствовал он Ефрема Сергеевича.

Купец был мрачнее тучи, он сидел на роскошной кровати, оперевшись локтем о колено, поверх пижамы на нем был надет домашний халат с монограммой «Е.А.» на нагрудном кармане.

– Что-то случилось, вы здоровы? – увидев бледный вид и мрачное выражение лица Ефрема Сергеевича, взволнованно спросил Георгий.

Ефрем Сергеевич посмотрел на него застывшим взглядом.

– Война, – коротко произнес он.

19 июля 1914 года Германия объявила войну Российской империи. На следующий день Государем был выпущен и к вечеру опубликован Высочайший манифест об объявлении войны, в котором император призывал: «В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага». 5 5 Летопись войны. Август 1914 года №1, стр. 4. [Электронный ресурс]. URL: lenta.ru/news/2014/08/02/news01/ (Дата обращения: 15.03.2017) 26 июля выпущен Высочайший манифест об объявлении войны Австро-Венгрией. Толпы людей по всему государству собирались на манифестации, наполненные патриотическими и победными настроениями. В печати неизменно повторялось о единении народов империи, крупнейшем со времен Отечественной войны 1812 года. Томские газеты пестрили громкими заголовками: так, «Губернские ведомости», «Сибирская жизнь», «Сибирская правда», все как один призывали народ сплотиться «За веру, Царя и Отечество».

Георгий пытался сохранить трезвость суждений в час всеобщей милитаристской эйфории. Он принял решение не тянуть с отъездом и прибыть в Петербург как можно раньше.

Ефрем Сергеевич беспрестанно возмущался и выказывал всевозможное недовольство сложившейся ситуацией. На следующее утро, после прибытия Георгия, он пытался вызвонить Новосельцева, но выяснилось, что чиновник был уволен из присутствия еще в пятницу, восемнадцатого числа.

– Похоже, что этот субъект, набрал взяток со всей губернии и был таков, – негодовал Ефрем Сергеевич.

Он рассказал Георгию, что, когда начальство заметило количество мздоимств Новосельцева, его попросили оставить службу в срочном порядке, чтобы предотвратить возможный скандал. Тот согласился, видимо, не особенно расстраиваясь по этому поводу. Ефрем Сергеевич пытался как-то изменить решение по племяннику, но ему ответили, что это дело уже решенное, но волноваться ему не о чем: всего лишь канцелярская работа на частном заводе, которой должно прибавиться в связи с расширением производства пороха в военных целях.

Ефрем Сергеевич не привык слышать отказ в своих прошениях, но кажется, был бессилен, так как государственной машине было просто-напросто не до него. Он злился, то и дело срываясь, то на прислугу, то на Георгия. До него дошли сведения о том, что из конюшни пропала одна из дорогих лошадей, которую Георгий брал для поездки в Томск.

– Ты что, лиходей, в карты ее проиграл, что ль? В Томск на буланом жеребце выехал, а приехал, говорят, на какой-то дохлой кляче. Вычесть бы из жалования твоего, да жаль не имеешь ты ничего за душой! – грозя кулаком, надрывался Ефрем Сергеевич.

Георгий отмалчивался, виновато опустив голову. Лицо его ничего не выражало. Он старался пропускать мимо ушей дядины обвинения, то и дело сменявшиеся причитаниями. Он уже давно не играл в карты, по крайней мере, не делал крупных ставок, но лучше пусть дядя думает так, чем узнает правду.

– Молчишь? Знаю, что проиграл! Игроман, охальник, бездельник… Молокосос! – не мог остановиться Ефрем Сергеевич.

– А если там взрыв какой, на этом заводе, а если немчура в столицу вторгнется. Сибирь-то у Христа за пазухой, да и под присмотром был бы. Ой, беда, беда – закрестившись, сменил гнев на беспокойную жалость к неразумному племяннику купец, в сердцах хлопнув себя ладонью по колену.

Георгий, изрядно утомившись, захотел оборвать бессмысленный разговор.

– Дядя, ну тоже мне, за пазухой. Вы же давеча рассуждали, что японцы могут на стороне кайзера выступить, и Сибирь тогда под угрозой окажется. А пленных немцев куда денут по-вашему? Уж не в столице же их всех размещать, когда вот-те, пожалуйста, огрызок Империи! – заспорил Георгий.

– Я те дам огрызок, ты мне страну Ермака так называть не смей! – возмутился Ефрем Сергеевич, сдвинув седые брови, так что его лоб покрылся морщинами более обычного.

– Ладно, дядя, к чему вы пытаетесь меня склонить? Это ведь ваша все затея была с этим скользким Новосельцевым, я все по вашему указанию делал. А лошадь все равно бы реквизировали! – спорил Георгий, закатывая глаза и раздраженно вздыхая.