Геннадий Мурзин - Хамелеоны. Детективы в стиле ретро

в) управлял автомобилем при этом он лично сам.

Сообщая о факте злостного расхищения социалистической собственности, я вправе выразить надежду, что расхититель будет наказан по всей строгости советских законов.

К сему!

«Тихоня», то есть ваш информатор и помощник Вайнберг.

P.S. В том случае, если вы, товарищ майор, захотите узнать еще какие-либо подробности, приходите завтра на встречу в штатском. Мы сможем встретиться ровно в 12.25 возле будки «Соки-воды», что на углу Ленина и Пушкина».

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Обыватель часто, когда хотел человека обозвать, унизить называл „сексотом“. А многие ли из них знали, что же обозначает это слово на самом деле? Смело могу сказать: никто или очень мало кто. Сексот, сексот, повторяли мы в быту, не пытаясь расшифровать сокращенное слово. Так вот: „сексот“ – это секретный сотрудник, чаще всего внештатный, иногда – штатный. Скажите, чего тут унизительного в этих двух словах? Ничего! А в деле, которым занимался „сексот“? Тоже не вижу ничего позорного. Скажите, есть ли государство (пусть самое-пресамое демократическое), в котором бы уголовная или тайная полиция не имела своих секретных агентов и не пользовалась поставляемой ими информацией? Нет таких! „Сексоты“ были у нас до революции, после революции, есть они и сейчас и возьму смелость сказать, что ничуть не меньше. Во времена оные были случаи, когда эти самые „сексоты“ сводили какие-то личные счеты, слали наветы, по которым отправляли на Колыму невинных, – все так. Но… Разве меньше было в обществе анонимов, по писулькам-доносам которых творилось зло. Но они не были „сексотами“! Не „сексоты“ же, заглядывая в замочные скважины, подглядывая за личной жизнью соседа по квартире или товарища по работе, доносили в парткомы, что некий гражданин „Н“ спит с чужой женой?! Совсем не „сексоты“! Ни одна спецслужба, повторю еще раз, никогда не сможет обойтись без информации своих секретных агентов. У нас, конечно, не очень, но на Западе широко практикуется платить за поставляемую информацию, причем платить хорошо. Попросту говоря, это такая же работа, как и всякая другая. Да, „сексотом“ может стать не каждый. Но точно также не может стать каждый, например, столяром, шофером или летчиком. Ну… это я так… к слову».

Майор Кадочников, прочитав рапорт, недовольно покрутив головой, начал свой монолог:

– Сколько раз говорил, чтобы без этих, завихрений, а он все продолжает и продолжает, – Кадочников хмыкнул. – Под детектива работает, то есть хочет им казаться. Не дитя ведь, а… Хотя сообщения его всегда точны, логичны и, главное, – ладно написаны. Вот только почерк… Не приведи Господь! Не первое донесение читаю, а привыкнуть к его каракулям, ну, вот никак не могу приноровиться.

Он свернул обратно бумажку, всунул в конверт и положил в стол – поглубже и подальше. Он считает, что лучше, если сексота знает кто-то один и постоянно имеет с ним дело. Это, чтобы случайно не засветить его и не подставить под удар. Так что его «Тихоню» знает только он. Даже его шеф не имеет представления об информаторе. Знает, что такой есть, – и ладно. Этого достаточно.

– Жаль, что сообщение не по моей части, – разочарованно произнес вслух Кадочников, – но тем не менее… Надо будет с ним встретиться, порасспросить о деталях, убедиться, что информация – стопроцентной надежности и передать в ОБХСС. Это их «епархия». Пусть пошуруют. Понятно, без нас им не обойтись. Но это в том случае, если попросят помощи. А попросят, – он ухмыльнулся, – обязательно. С дебетом-кредитом разбираться – они большие мастаки. А вот брать преступника, проводить обыск и некоторые другие следственные действия, – сказав последние столь мудреные слова, он самодовольно погладил себя по груди, как бы поощряя себя за происходящий процесс самообразования, – это у нас получается все же получше.

Кадочников широко и громко еще раз зевнул, потянулся и пошел к начальству отпрашиваться, чтобы разрешили ему сегодня уйти со службы пораньше: уж больно сильно тянет в постель…

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Вот повсеместно говорят и пишут: «особисты», то есть сотрудники особых отделов, на фронте творили произвол: после освобождения фашистских концлагерей их обитателей, то есть наших военнопленных, отправляли эшелонами в другие лагеря – советские. Иногда, не вникая в обстоятельства, при которых военнопленный оказался в плену. Так, очевидно, бывало. Потому что всеобщая подозрительность, недоверие к собственному народу – это, так сказать, в крови советских вождей. Вот лишь два расхожих постулата: кто не с нами, тот против нас; у нас нет военнопленных, у нас есть лишь предатели.

Я не сделаю никакого открытия, если скажу: слепое следование названным постулатам стоило жизни немалому числу вполне добропорядочных людей. Все это так. Однако я бы не стал об этом лишний раз вспоминать, если бы… Если бы и здесь не было оборотной стороны медали, о которой почему-то сейчас почти не вспоминают. О чем я? О том, что с военнопленными немцы вели соответствующую работу. Не всегда, но вербовка давала свой результат. Находились люди, которые соглашались работать на противника. Им не обязательно тотчас же давали задания. Многих вербовали, если так можно выразиться, про запас. Кто-то, подписывая обязательство, думал, что, попав таким образом на родину, о нем со временем забудут; кто-то сознательно шел на это. Забавно, конечно, но получалось так, что именно те, завербованные военнопленные успешно проходили проверки бдительных особистов. Была еще одна категория военнопленных, самая немногочисленная, но, возможно, самая опасная – это ложные военнопленные, то есть перед тем, как оставить концлагерь под натиском Красной Армии, немцы внедряли в среду военнопленных своих, проверенных людей. Например, из числа полицаев, обагривших руки в крови мирных людей на оккупированных территориях. Конечно, вчерашние полицаи попадали туда под другими фамилиями. Например, им присваивались фамилии тех, кого немцы собирались расстрелять.

У этих, последних тоже не было определенного задания. Впрочем, это не совсем так. У них были задания. Но со спецификой. Им заранее было определено место проживания, чаще всего вблизи секретного оборонного объекта, потом устроиться на работу на этот объект и работать и числиться в передовиках и новаторах, в активистах-общественниках. Короче говоря, заиметь, как сегодня говорят, определенный имидж, стать в глазах окружающих настоящим советским человеком. И последнее задание – ждать, ждать, ждать. Я помню случай, когда к одному вот такому агенту заявились посланцы с Запада аж через пятнадцать лет. Да, таких «военнопленных» было не миллионы, но несколько тысяч – точно. Много таких нашли пристанище после войны на Урале. Я об этом вспомнил не случайно. Я хотел напомнить, что любая медаль имеет две стороны – лицевую и оборотную. Лицевую видят все, а оборотную дано увидеть далеко немногим».