Галина Асташина - Авантюристка. Или Большие тайны маленькой компании

Она представила лицо отца, монотонно читающего ей нудную лекцию об обязательной бдительности, «абсолютно необходимой в такое сложное время, учитывая международную обстановку, его должность и положение, также чрезвычайную ответственность», и все такое прочее о противниках соцсистемы, скрытых и явных, о том, что ей надо воздерживаться от ненужных знакомств и пустых встреч… и далее все в таком духе.

Ветер с моря проник в номер, игриво поиграл тюлевыми занавесками, перелистал, как будто хотел сразу прочесть открытую книгу, лежащую на маленьком журнальном столике, и успокоился. Марина сидела около телефона, смотрела на море и думала: «А ведь мне стыдно было сказать Илье, что отец работает в ЦК. Что-то меня остановило. Чего, собственно, я стесняюсь? Отцовской должности? Но отцов не выбирают… Конечно, он насквозь пропитан «коммунизмом», до тошноты, но ведь он серьезно в классиков марксизма верит, а про Ильича и говорить просто нечего, он для отца божество. Но в этом нет ничего удивительного: таких, как он, много, они были так воспитаны. «Бежать задрав штаны за комсомолом», посещать всякие ячейки, воззвания, диспуты, устраивать до хрипоты разборки классовых врагов, и все с юности… поэтому и свято верит во все эти «измы». А ведь это фанатизм чистой воды, но, с другой стороны, только фанатики и могут что-то менять… Я же понимаю и уважаю тех, кто в церковь ходит, и не смеюсь над ними …мама, например, всегда на ночь читала Евангелие, наверное, и в церковь ходила. Просто об этом молчала, так разве имею я право осуждать отца или сомневаться в его искренности? Он тот же служитель культа, только культа Идеи… И все-таки неужели я боюсь потерять Илью? Господи, если бы сейчас хоть на один миг увидеть маму, она бы мне все по полочкам разложила, подсказала. Интересно, понравился бы Илья ей, чтобы она о нем сказала? Наверняка внешне понравился: глаза, как у библейского пророка, на лице спокойствие, одухотворенность. Наверное, стихи пишет. Как он мне сказал? «Чтобы понять себя, войдите осенью в лес, послушайте деревья, помолчите, взгляните на небо и вспомните что-нибудь из самого раннего детства, и тогда душа очиститься.»

Думаю о нем каждый день, а это уже симптом. Симптом симпатии… вот такое словосочетание – она вспомнила чуть-чуть косолапую походку Ильи и улыбнулась.

На следующий день, после завтрака, Марина заказала разговор c Москвой. Одиночество и безделье стали давить, мысли постоянно возвращались к московским проблемам, хотелось поболтать с друзьями.

Первый звонок – к самому близкому другу. Но у Павла к телефону так никто и не подошел. У Игоря было «занято», а Кира не было дома – трубку сняла его мама.

– Ольга Ивановна, здравствуйте. Это Марина, я из Юрмалы звоню. Простите, что побеспокоила вас.

– Мариночка! К чему такие церемонии, я так рада тебя слышать, почему ты не звонила? Как ты отдыхаешь, как погода? А Кирюши нет – он куда-то умчался с Игорьком. Что ему передать?

– Я прилетаю в пятницу, вечером ему позвоню. Мы собрались к Игорю в гости. Именно в пятницу. Так что я с корабля на бал. Кир обещал меня встретить, передайте ему, Ольга Ивановна, что меня встречать не надо: отец вышлет за мной машину. Я сама Кириллу позвоню. Хорошо?

– Конечно, дорогая, конечно. Как здоровье папы?

– Спасибо, все в порядке. А вы как?

– Это все потом, обещай, что после отдыха ты непременно ко мне заедешь. Я очень хочу тебя видеть, и мне с тобой поговорить надо. Буду тебя ждать, приезжай, деточка, скорее.

Марина повесила трубку, губы у нее предательски задрожали: ее давно уже никто не называл «деточкой» и «дорогой». Сердце защемило от жалости к себе. «Мамочка, милая моя мамочка…», – она уткнулась в подушку и расплакалась.

В соседнем номере тихо играла музыка, что-то очень легкое, какой-то старинный вальс или полонез; в коридоре, недалеко от ее двери, кто-то разговаривал, и, не прислушиваясь, можно было понять, что говорящие обсуждали погоду. Грустные мысли постепенно рассеивались; cолнце согревало душу. Марина решила съездить в Ригу, купить всем знакомым сувениры и начала одеваться.

На столике, около телефона, лежал томик стихов любимого поэта. Захотелось, как в детстве, погадать—подсмотреть, что там, в будущем. Поэма Пастернака, которую она открыла наугад, была чересчур громоздка, сложна и напомнила ей здания-новоделы, со всякими бесполезными архитектурными излишествами. Поэма оставила ее абсолютно равнодушной. Захлопнув книгу, Марина вновь ее открыла – в глаза бросилось четверостишие:

«Нет.. что-то не то. Красиво, тревожно, но непонятно. «Как можно жалеть о том, что твой любимый человек не рядом – « мы не врозь!» —галиматья какая-то! В сущности, все гадания – чушь, и некоторые стихи тоже, – сказала она себе и отложила книгу. А эхом в душе отозвалось: «И пожалею, что я в Москве».

Открыв глаза, Таня долго и сосредоточенно изучала потолок, стены и обстановку квартиры. В голове шумело, горло саднило. «Мне только не хватает разболеться. Это я вчера под дождем простудилась: надо срочно покупать обувь, а то так и пойдет: дождь – простуда, простуда – опять дождь. Все упирается в деньги, а у меня осталась какая-то мелочь, какие-то крохи».

Диван, застеленный красивым импортным бельем, источал нежный запах горных трав или чего-то лесного. «Надо же, вот это сервис – высший класс!» Накануне еще, бегло осматривая квартиру, она поняла, что хозяева – люди с большим достатком. «Настоящий дворец! Мне бы такой: как красиво, дух захватывает! Интересно, сколько же здесь народу живет, в таких-то хоромах? Чистота какая, ни пылинки. Хозяйка, наверное, целый день с тряпкой ходит. Да… везет же некоторым. Правда, одним— лачуги, другим – вот такие квартиры».

Вспомнив шебутихинский барак, комнатенку, где она жила, Таня впервые с жалостью подумала о матери, которая никогда в жизни такой красоты не видела и вряд ли увидит: «Надо бы написать ей письмо. Хотя, нет, не стоит: рвать так рвать. Решилась так решилась. Да, о чем я ей писать буду? Ну, уехала, ну, не приехала. Ей-то что! Когда ей до меня было дело? Поплачет и успокоится, а потом наверняка забудет. Будто и не было меня. Для нее важнее мужик, а я – лишнее звено в ее жизни, нечто вроде балласта… Почему она меня вообще родила? Понять этого не могу! Без мужа… на что надеялась?»

Где-то в глубине квартиры тихо заиграла музыка. Таня прислушалась и попыталась подняться, в этот момент дверь в комнату осторожно приоткрыли. Игорь просунул голову и улыбнулся: «Привет, умирающим, как у нас сегодня дела? Как твое драгоценное здоровье?» Он вошел и не церемонясь, сел на чистое шелковое белье.