Эдуард Севостьянов - Сто страниц бреда. Повести. Рассказы

Когда в зале зажегся свет, сцена оказалась пустой и запыленной. Я так и не смог понять: было это наяву или пригрезилась вся эта шизоидная постановка по «Роману, который никогда не будет окончен» Бориса Гребенщикова. Я зааплодировал и попытался выйти, но ноги отказывались, пришлось закурить и попробовать прийти в себя, как вдруг, откуда ни возьмись, в лицо ударил солнечный луч, заворковали голуби, а потом будто крышу снесло ветром, поднявшим клубы пыли. Ветер гулял по помещению, и через некоторое время я с трудом мог видеть собственные ноги. А пыль все клубилась и клубилась, забивая нос, рот, уши, глаза…

…На кухне монотонно бубнило радио, с разных сторон из-за стен слышались голоса, топанье и хлопанье дверей. Люди уже проснулись и готовились исчезнуть в новом дне, словно фантомы, чтобы обрести свою плоть ближе к вечеру, перед голубыми экранами с вечными мыльными операми. Вытянув сигарету, я закурил и испытал легкое головокружение, пытаясь осмыслить сон или грезы, навеянные утренним звонком. Стряхивая пепел, я снова прожег простыню. Тысячу раз хотел я отказаться от привычки курить в постели и в тысячу первый давал себе обещание бросить делать это с завтрашнего утра.

Глядя, как обуглились края «раны» на простыне, я обдумывал бредовую идею съездить в театр и попробовать отыскать незнакомку там, но июль – время гастролей, значит, нужно найти другой, молодежный театр. Где-то в газетах было объявление насчет премьеры, которая состоится то ли в апреле, то ли в мае, а вот место почему-то я забыл. Но наверняка в каком-либо ДК.

Что ж, день начинался хорошо. Я сладко потянулся, зевнул и подошел к окну.

Город плавился и утопал в жаре. Не спасала даже тень, в ней, наверное, было жарче. Ветер был жгучим, как горячий фен или струя газа, выбрасываемая пиез-зажигалкой с «турбоподдувом». Казалось, прикуривать можно было от камней, впрочем, на них, если кто догадается, можно было бы печь, варить, жарить. Было душно. Постоянно хотелось пить, пробивал пот, даже листва пожухла от яростной атаки солнца.

В городе имелось шесть ДК. и два молодежных центра. Два ДК. были старенькими и заброшенными, так как стояли достаточно далеко от нынешнего центра. Четыре других процветали не по профилю: часть помещений арендовали торговые фирмы, часть – всяческие консультации, но «новой крови» (то бишь молодежным творческим тусовкам» всегда радовались и находили небольшие подъемные средства.

Добраться до ближайшего Дома культуры не составило особого труда. Но в жизни чаше всего царит закон: «Мало затрат – мало прибыли». Значит, здесь мне не повезло. Пришлось отправиться дальше. И тут началось…

То, что со мной происходит время от времени, не поддается законам логики и рационализма. Это похоже на провал: где-то что-то искрит, шипит,.не стыкуется, а в результате – я… шагаю по пыльному чердаку… Светит синее солнце ночных фонарей, струится пыль, выливаясь в странные восточные рисунки. Горят красные пятнышки. Сюда собираются на ночной шабаш крысы, и тогда их голые хвосты медленно вращаются, из стороны в сторону качаются головы, издавая мерзкое попискивание, словно будильник «Ракета». Или телефон? В темноте подвала зажегся зеленый огонек вызова.

– Алло, слушаю, – сказал я, удивляясь хрипотце своего голоса.

– На «четверке» до поселка, на «десятке» по нему. Третья остановка… гу-гу-гу-гу…

Тут включили солнце.

Район был тих, тенист, течет себе там время, и не замечают люди, что оно течет, только деревья вырастают, а дома окнами уходят в землю.

Старое обветшалое здание носило громкое название: «Дворец молодежи». Над крыльцом старая «вывеска» на белом холсте – «Добро пожаловать!» Я усмехнулся. Мимо промчался велосипедист, подняв клубы песчаной пыли.

Неохотно покурив, я вошел внутрь. Вместо подвального холода, который я боялся обнаружить, меня встретила легкая приятная прохлада и эхо моих же шагов. Словно из-под земли, вырос старичок-вахтер. Он был невысок, с острыми, заросшими ушами и густыми седыми бровями.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуй, милок, – ответил он и, видимо, не почувствовав никакой вражды, спросил: – Небось, к ребятам в театру пришел?

Я только кивнул.

– Туда иди, по лестнице наверх, четвертый этаж налево или на крышу, оне туда часто лазют, – сказал он и исчез так же, как появился.

Я засмеялся. Эхо подхватило смех и разнесло по гулкому зданию. Удивляться я уже отвык. После знакомства с Лизардом столько всяких чудес стало совершаться, да и до этого я был «странным» человеком, по признанию друзей и подруг.

Четвертый этаж был завален декорациями, но пуст, зато со стороны чердачного люка неслась какая-то нелепая песня. Пелась она на английском языке, и я стал «врубаться», что это «Doors» Джима Моррисона, о котором в свое время я много читал и даже увлекся его стихами.

Тут раздался звон стаканов, я понял, что медлить нельзя, и достал из сумки бутылку «Белого портвейна».

– Либо это глюк, либо мираж, – услышал я чей-то голос, – портвейн разгуливает по ступеням. Это нереально.

– Он еще и прыгает, – добавил кто-то и засмеялся. В люке показалась лохматая голова, и меня принялись внимательно изучать. Видно, я понравился – мне протянули руку и пригласили:

– Влазь, комрад.

Повторять не пришлось.

На залитой солнцем крыше собралась пестрая компания. Плавящийся гудрон был застелен широкой полосой полиэтилена с разноцветными пятнами в виде рыб, птиц, невнятных зверей, выполненных в манере индейцев. На этой блестящей полосе, собственно, все и восседали. Полоса блестела и переливалась, словно солнечная дорожка на воде.

– Влад, – представился парень лет двадцати пяти, в потертой джинсовой безрукавке на голое тело, с вьющейся черной шевелюрой, перетянутой голубой с белым узором тесьмой. Он сразу же сунул мне в руку деревянную чашу с вином. От теплого, нагретого солнцем вина разносился аромат, и теплота, проникшая в меня с первым глотком, сделала всех сидящих на этой крыше родными.

Лохматая голова принадлежала Ренату, в квадратных больших очках – Сергей – дядька, уже за тридцать пять, руководитель театра. В желтой футболке и защитного цвета шортах – Леха. Девушка с длинными белыми волосами – Людмила, с короткими русыми – Илона, и Ольга – самая эффектная в своем коротеньком сарафанчике цвета бирюзы. Не было лишь моей незнакомки. Зато был портвейн, жгучее солнце и новые друзья.

Чаша прошла по кругу, вслед за ней мчалась удалая «Visky-bar». Крыша казалась уже неким миром, где живут ваганты и менестрели со своими прекрасными спутницами. Небо было лучшей крышей, а ветер – лучшими стенами. Казалось, еще чуть-чуть, и мы оторвемся от… хм… земли и на всех парусах помчимся открывать новые материки, так и не открытые никем за тысячелетия существования цивилизации.