Эдуард Севостьянов - Сто страниц бреда. Повести. Рассказы

Я не преминул высказать эту мысль вслух. Все замолчали. Ровно на секунду. Потом начался галдеж, выкрики, кто-то кинулся вниз. И через пять минут «Бригантина» стояла «на стапелях», готовая к отплытию. Славные ребята, они любили театр за открывающуюся возможность играть. Играть во все что угодно, но искренне веря и заражая своей верой других. Я был назначен юнгой, так как отправлялся в свое первое путешествие. Тем более Вселенское. Даже тихая Людмила казалась по сравнению со мной старым морским волком, не хватало только трубки во рту, которую она немедленно вытащила из нагрудного кармана. Бутылка шампанского ударилась о борт. Крики «ура!» заглушили на мгновение шум моря, и «Бригантина» отправилась в путь под «Yello «brigantine» битлов. Паруса раздувались попутным ветром странствий. Команда выполняла приказы капитана деловито и слаженно. Мне как юнге пришлось открывать портвейн. В скором времени мы пересекли экватор. К нам на палубу явился Нептун с трезубцем и окатил нас освежающей водой с головы до ног. Одежду пришлось развешивать на мачтах. Никто не смущался, даже капитан, оставив на себе из одежды только фуражку и плавки. Русалки пели нам под шум ветра старинную балладу о юном рыбаке, влюбившемся в звезду и уплывшем вслед за ней по ночному небосводу.

Вскоре мы нашли небольшой островок, на котором росли винные деревья. Окрестивши его «Wineland» и пополнив свои запасы, мы отправились прямо в закат…

Закат приближался рывками через сети коммуникаций и лабиринты городов. Он искал нас, мы ждали его. И вот – багровый взорванный горизонт стал уходить, темнеть, закрашиваться ночью…

Тихонько зазвенела гитара, боясь потревожить лихим аккордом мгновение Перехода. «Бригантина» тихонечко ударилась бортом о пристань. Команда была отпущена на берег до следующего путешествия, но прежде каждый убрал свой «пост». Мне как юнге досталось больше всего, хотя, нет, я сам старался помочь всем и каждому, а может, просто хотелось отодвинуть минуту расставания.

– Заходи еще, старик, – сказал Сергей, повесив на плечо рюкзак. И, пожав мне руку, растворился в темноте.

Остальные ребята тоже разбежались. Рядом остались только Ольга и Влад. Ольга жила в центре, в трех остановках от меня, а Влад просто решил проводить нас до остановки. Подъехал пустой автобус, и Влад, посадив нас в него, махнул рукой и скрылся из вида.

Проводив Ольгу, я бегом кинулся домой. Нет, я не торопился, просто было здорово бежать в ночной прохладе под смешанным светом луны, звезд и фонарей. Бег вне круга. Бег свободы, молодости. Просто мчаться так, чтобы ветер свистел в ушах, наслаждаясь силой и послушностью мышц. Просто бег…

Этой ночью я тоже бегал, но как резко изменилось все! Сон, состоящий из тревоги, лестниц и темных переходов. Срочно нужно попасть куда-то, где решается что-то очень важное для меня. Но сделать это практически невозможно. Жара, знойная жара, – тягучий воздух, зов, шорохи. Усталость обволакивала, ноги уже не слушались. В конце концов просто упал и заплакал от бессилия.

Проснулся я с тем же ощущением разбитости и безнадежности.

Гремели двери, соседи шли на работу. Глуховатый старичок, тот, что жил за стеной, рассказывал кому-то, что у него опять подскочило давление и он трижды за ночь вызывал «скорую». У кого-то бубнило радио. «Мерзкое утро», – подумал я.

Подниматься не хотелось, поэтому подъем был перенесен на N часов. Закурив и наблюдая, как дым собирается под потолком, я дотянулся до полки с книгами, вытащил первую попавшуюся. Оказалось, что это «Легенда об Уленшпигеле» – одна из моих любимых. Я погрузился в чтение. Я читал и ждал. Чего? Сам не знаю. Может быть, знамения. Или вредного мистического звонка. Или… Но ничего не происходило. Час за часом, и я уже целиком был увлечен перипетиями книги, ударил гром, и яркая вспышка молнии осветила мой угол. Забарабанил дождь, и вдруг я услышал ритм новой песни, нового дня и понял, что нужно делать. Быстро одевшись, я выбежал под дождь.

Дождь лил, как из ведра, холодный, пронизывающий ливень. Ветер дул в лицо, а я все шел к своей цели, радуясь, что хоть что-то делаю.

В электричке, по крайней мере в этом вагоне, почти никого не было. Выжав футболку в тамбуре и покурив, я зашел в вагон, сел на деревянную скамью и уставился в окно. Куда я ехал и зачем, я не знал. Это было совсем неважно. Главное, я согрелся, а за окном громыхал гром и сверкали молнии. Так, под стук колес, я задремал. И снилась мне, зеленая трава в вечерней росе, закат во все небо и огромный валун. Я чувствовал запах, идущий от травы, и счастье, что я сейчас именно здесь. В этом месте. И вроде бы тихий разговор. Только вот чей? А солнце застыло и висело в небе…

Когда я проснулся, за окном уже стемнело, одиноко горел фонарь, высветив желтый круг. В круге света по-прежнему моросил дождь. Электричка не двигалась. Вагон был неосвещен и пуст. Наверное, меня не смогли добудиться. Такое случалось раньше. Словно кто-то выпивал все силы. Кровь стыла, и я засыпал. Иногда, конечно, такое случалось и во время веселых кутежей с друзьями. Я ничего не помнил, но вдруг оказывался то на стройке, где-нибудь этаже на третьем, и долго бродил в поисках лестницы, которая почему-то никак не отыскивалась. Приходилось прыгать в снег на свой страх и риск. То еще хлеще: начинал играть в прятки, и люди, пройдя и обыскав весь блок, видели меня у себя за спиной, я махал им рукой и… исчезал, а поиски начинались сначала. Мистика. Порой даже я сомневаюсь, что все это случалось на самом деле…

Курю. Ветер раскачивает фонарь, а дождь вроде стих. Опять хочется спать.

– Хватит, соня, – послышался знакомый голос.

– Лизард?

Еще минуту назад в вагоне никого не было, а теперь он стоит, как ни в чем не бывало, с гитарой в руках, и изморось вплетает седину в его волосы, и вроде бы он старше…

пел Лизард. И музыка была нежной и тревожной одновременно. Какой-то надлом был в этом «расстрелять в ночь все свое тепло».

– О чем это?

– О чем? Не знаю. Честно. Художник выражает ощущение мира в тот или иной момент. Тогда, когда это писалось, я пил кофе и вспоминал своих друзей на маленькой кухне. А толчок ко всему – зимнее, усталое солнце. Ты заметил, какое оно зимой, в конце января? Тусклый, грязно-желтый, апатичный ярлык. Словно солнце, устав, поставило вместо себя манекена-робота, написав у него на груди «Я». Вроде есть оно, а вроде и нет. Ладно, пойдем.