Алла Любченко - Наброски к портрету

Поделившись с заместителем командира полка впечатлениями от увиденного, Левченко простился с Дудинским, проводил его поезд, отъезжающий от перрона, и поспешил к своему эшелону. Очень скоро состав, забитый до отказа пленными офицерами и солдатами Вермахта, снова отправился в путь. Он тяжело и упорно продолжал движение на Север к пункту назначения.

В Синежск прибыли рано утром. Всю ночь здесь была метель, перрон и железнодорожные пути еще не успели полностью очистить от снега. Небо местами прояснилось, и из-за туч проглядывало солнце.

– Морозный солнечный денек, – спрыгнув со ступеньки своего вагона, весело проговорил Ваня. Он подозвал солдат, сделал привычный утренний обход эшелона и направился к начальнику станции, чтобы доложить ему о прибытии.

Немолодой, надломленный войной и своей нелегкой службой, станционный начальник встретил старшего лейтенанта дружелюбно. Выслушав Левченко, он кивнул головой и сиплым простуженным голосом сказал, что накануне был уведомлен по телефону о прибытии эшелона. Состав оттащат на запасной путь, а потом разгрузят. Пленных немцев отведет в лагерь отряд конвоиров, ожидающий прибытия поезда на вокзале.

– У меня два вагона трупов. – Левченко внимательно посмотрел на начальника станции, с лица которого при этих словах стала сползать дружелюбная улыбка. – Их надо куда-то девать.

– А куда я их дену? – возмутился железнодорожник. – Ты что, прикажешь, твою мать, хоронить мне их самому? У меня нет людей, которые могли бы заняться трупами.

– Люди найдутся. Степан Николаевич, пощадите, подпишите акт о приемке эшелона.

– И не надейся, с двумя вагонами трупов акт не подпишу. – Он подошел к окну и, глядя на перрон, о чем-то сосредоточенно задумался. Затем, повернувшись к Левченко, окинул его внимательным взглядом прищуренных глаз. – Зайди, лейтенант, ко мне вечером. Попьем с тобой чайку, потолкуем.

– Обязательно зайду, Степан Николаевич. До скорой встречи! – Ваня улыбнулся железнодорожнику и поспешно вышел из тесного, жарко натопленного кабинета. Закрыв за собой обитую черным дерматином дверь, он тяжело вздохнул, помедлил и чуть слышно проговорил: – Если до вечера доживу.

Быстро спустившись по старой, стертой бесчисленным количеством подошв лестнице на первый этаж, Иван покинул здание вокзала и направился к эшелону, где его уже поджидали подошедшие раньше конвоиры. Левченко отдал приказ солдатам взвода открыть вагоны с пленными и начать выгрузку людей. Немцы, вылезая из насиженных мест, строились в колонны. Колонны смыкались, образовывая длинную серую людскую реку, по обе стороны сдерживаемую конвоирами. Один из охранников, повернув голову к пленным, вдруг крикнул громко и чуть протяжно:

– За-пе-вай!

Шатающиеся от изнеможения люди, взявшись за руки, запели «Катюшу». Песню подхватили другие, и она понеслась вдоль медленно текущего серого потока.

– Ты смотри, по-русски запели, – засмеялся солдат, стоящий рядом с Иваном. – Эти до лагеря дойдут, «Катюша» и не таким помогала.

– Дойдут, куда им деваться, – согласился с ним Левченко.

Весь оставшийся день Ваню не покидала мысль о двух вагонах с трупами. Он пошел на скудный местный рынок, купил из-под полы небольшую бутылку самогона, тушенку, хлеб. Добавил к купленным продуктам остатки своего пайка: сахар, сгущенку, крупу и селедку. Сложил все это добро в вещмешок и отправился на станцию.

Начальник станции ждал его. Левченко выложил на стол содержимое вещмешка. Глаза железнодорожника жадно заблестели. Они вдвоем распили полбутылки самогонки, закусили селедкой. Под легким хмельком потолковали о проблемах. Станционный начальник, смахивая тыльной стороной руки пот со лба, улыбнулся Ивану.

– Хороший ты парень, старший лейтенант. Молодой, правда, но хороший. Не хочется тебя губить. Давай акт, подпишу.

– Спасибо, Степан Николаевич. Век доброту Вашу не забуду.

– С составом я разберусь. Отцеплю вагоны с трупами, оттащу в тупик, а там будет видно.

Через минут пятнадцать, с актом о приемке эшелона в руках и пустым вещмешком за плечами, Иван уже спешил к своему взводу.

Поздно ночью Левченко с сослуживцами сел в проходящий через Синежск пассажирский поезд до Москвы и через двое суток пути был в Богородском.

Потекли однообразные армейские будни. Примерно через месяц после возвращения из командировки в Калач, Левченко было приказано явиться в штаб дивизии. Взволнованный старший лейтенант, путаясь в догадках, предстал перед начальником штаба дивизии полковником Свибловым. О Свиблове в дивизии ходили слухи как о человеке, на которого можно положиться. Высокий, чуть сутулый, в ладно скроенном по фигуре кителе, начальник штаба был сдержан в словах и прост в общении.

– Садись, старший лейтенант, я вызвал тебя вот по какому вопросу. Мы получили бумагу из Управления войсками НКВД. В Управлении недовольны большой смертностью немцев при эвакуации из-под Сталинграда, требуют объяснить причины гибели пленных.

– Товарищ полковник, я объясню. – Левченко подробно доложил Свиблову обо всех проблемах, с которыми пришлось столкнуться при перевозке заключенных. Он рассказал о непригодности вагонов для транспортировки людей, об отсутствии в них спальных мест и печей, о плохом снабжении в пути продовольствием, питьевой водой и инвентарем. Людям, коченеющим от холода в дороге, нужна, хоть изредка, горячая пища. Левченко говорил взволнованно и убежденно о том, что среди пленных уже при посадке в Калаче было много больных, обмороженных и физически истощенных людей, нуждавшихся в серьезной медицинской помощи. Ее оказать в пути не могли из-за отсутствия в эшелоне медработника.

Свиблов внимательно выслушал старшего лейтенанта, прошелся по кабинету и после небольшой паузы сказал:

– Я все понял, Левченко. Управление разослало бумаги, подобные той, что мы получили, в несколько дивизий. Видно, смертность у них не меньше, чем у нас, а может быть, и больше. Ступай, будь спокоен, мы отпишемся.

Ваня вышел из штаба, полной грудью вдохнул свежий морозный воздух. Ясная синь безоблачного неба, тени деревьев и солнечные сверкающие блики на чистом снегу помогли ему прийти в себя и настроиться на мажорный лад.

Повседневная суета оттеснила и немного затерла воспоминания о трудной декабрьской командировке. Но порой они отчетливо всплывали в сознании Левченко грудой мертвых тел на белом снегу, смрадом вагонов, заполненных немытыми, вшивыми человеческими телами, мрачными лицами измученных холодом и голодом людей. Позже из разговоров с сослуживцами Иван узнал, что условия транспортировки пленных изменились к лучшему. Сформированы и курсируют эшелоны, вагоны которых укомплектованы нарами, печами для отопления, аптечками и необходимым инвентарем.