Виктор Минаков - Калейдоскоп. Рассказы, фельетоны, миниатюры

На скамейках одобрительно зашумели.

– Товарищи, – забеспокоилась лектор, – я вынуждена повториться. Мы с вами рассмотрели наиболее важные, основные аспекты решения проблемы. Несомненно, будет решен и этот, поднимаемый вами вопрос. Но пока нужно находить какие-то другие пути. Договариваться как-то. По-хорошему, по-соседски.

Оживление на скамейках усилилось. Кое-кто рассмеялся.

– По-соседски! – саркастически повторил Керамзитов. – Не могут они по-соседски. Приходил я к ним, просил: бабушка, говорю, приболела. Говорю, сделай потише. Так он: до одиннадцати ночи, говорит, имею полное право… У подъезда «скорая помощь» стоит, а из окна буги-муги наяривают…

Лектор достает из кармана платочек и аккуратно им промокает лицо. Она чувствует, что ее настойчиво втягивают в малоприятную дискуссию, и обращается к представителю ЖЭКа: «Может быть, вы объясните гражданину?.. Вообще-то, вопрос больше относится к вам…» Но та, растерявшись от такого поворота, медленно встает и молчит. Выручить могло только чудо. И оно свершилось: невдалеке взревели моторы мопедов, и какие-то юнцы устроили гонки вокруг агитплощадки.

Работник домоуправления облегченно вздохнула и широко развела руками, а слушатели стали поспешно расходиться по домам.

В просторной приемной Очень Большого Начальника неумолчно звонит телефон. Звонит он давно и уже хрипит от натуги, но хозяйку приемной, молодую длинноногую секретаршу, это, похоже, совсем не волнует. Телефон был простой, обычной городской связи, доступный любому и каждому. Неуважительно посматривая на трезвонящий аппарат, она продолжает чинно беседовать с посетившей ее подругой. Разговору никто не мешал. Очень Большой Начальник недавно уехал, и сразу опустели все кабинеты – у всех оказались срочные дела вне помещения. А телефон все звонит. Холеная рука секретарши время от времени поднимает трубку и тут же опускает ее на место, дабы назойливый чудик на другом конце провода, наконец, понял, что общаться с ним здесь не желают.

Но вдруг нежная ручка в испуге зависла над рычагами – из трубки рокотали знакомые звуки.

– Где вы там, черт вас дери прячетесь?! – загремел в ухо сердитый голос Очень Большого Начальника. – Последнюю двушку в автомат сунул! Пришли мне другую машину – мой ротозей влетел в незакрытый колодец!

Начальник назвал улицу, где он застрял, и гнев его стал понятен догадливой секретарше – он был в нехорошем, самом ужасном месте, месте, хуже всяких трущоб, месте, которое было позором даже для такого, известного своей грязью города. Называя шоферу адрес, секретарша брезгливо поморщилась.

– Поехал на встречу с народом. Опять скоро выборы, – пояснила она подруге.

Улица, где провалилась машина, была неподалеку от центра, и в приемной еще не закончилось аханье, когда вепрем в нее ворвался Начальник. Оставив грязный след на красной дорожке, он проскочил в кабинет и скомандовал по селектору:

– Коммунальщиков всех ко мне! И дорожников! Живо!

Собравшись по срочному, люди хмуро толпились в приемной, предчувствуя крупные неприятности. Старший из них, пошептавшись доверительно с секретаршей, сокрушенно качал головой.

– Идемте, что ли, – произнес он обреченно, когда подошли все, кто был вызван.

В кабинете их встретил начальственно-львиный рык. Хотя это и был элемент устаревшего метода руководства, осужденного всеми, в данном случае он все-таки был оправдан: предстояло вдолбить в задубевшие головы подчиненных важную мысль о том, что негоже работать им так, когда даже Большие Начальники начали падать в открытые ямы, как таежные звери.

Видимо, это давалось с трудом, так как даже через двойные, звукогасящие двери уже больше часа слышалось что-то, похожие на стук сваебойного молота. Разъяренный Начальник вымещал свою злобу за парализующий ужас, который охватил его там, на заброшенной улице, когда незнакомые люди кучкой пошли к его черной машине с непонятными ему целями. Но он не хотел, чтобы эта причина его состояния была распознана или заподозрена кем-то. И он кричал, что он выше всех частных случаев, кто бы не становился их жертвой, что он видит в них, как в той капле океанской воды, всю мерзость и муть, имевшие место быть в масштабах данного города.

На головы вызванных падали емкие слова:

– О людях забыли! О тех, кто вас кормит! Не город у вас, а свинюшник! Только центральную улицу лижете!

Закончил же он таким аккордом упреков и наставлений, что, казалось, назавтра весь город преобразуется, будет и мыться, и чиститься. На улицы выйдут колонны опрятных рабочих и с хорошими песнями будут прокладывать трубы, заделывать течи, закрывать открытые люки. За ними поедут самосвалы… Все, даже самые дальние переулки будут покрываться асфальтом.

Разрядившись, Очень Большой Начальник почувствовал облегчение. Он побарабанил пальцами по столу, осмыслил критически свою речь и нашел, что было все правильно. Резковато немного, но правильно. Вопрос был поставлен масштабно, выводы значимы. Контроль за делами он оставил себе. Кажется, все предусмотрено.

Однако, в его подчинении служили очень тонкие люди. Они грамотно прочитали тот случай и дружно обругали шофера.

– Подобное не должно повториться! – погрозил ему кулаком Заместитель Начальника.

Через месяц Очень Большому Начальнику, на новой машине, с новым шофером, опять пришлось пересечь злополучную улицу. Все здесь осталось по-старому. С прощальным укором смотрели на мир уходящие в землю домишки. И здесь, на дороге, зиял чернотой все тот же открытый колодец.

Очень Большой Начальник рассерженно свел свои брови. Очень сильные чувства опять шевельнулись в его благородной груди, но… осторожный водитель притормозил и аккуратно объехал коварную яму. Морщинки на суровом лице постепенно разгладились, и вскоре оно обрело свое прежнее снулое выражение, с каким все Большие Начальники едут обычно по городу.

Высокий бетонный дом перекрыл, наконец, лучи разъяренного солнца, проклюнулась тень, и во двор из душных, пропеченных донельзя квартир начали выползать их изнуренные жарой обитатели. Двор был небольшой, неухоженный, неказистый, зажатый со всех сторон большими домами-коробками, но для многих жильцов только он был доступным местом для отдыха. Ребятишки загомонили возле останков песочницы, взрослые, занимая приподъездные лавочки, включились в вязкие разговоры о тяготах жизни, бешеных ценах, просчетах политиков. Появилась и домашняя живность. Собаки, недобро косясь на презрительно фыркавших кошек, тянули свои поводки в побуревшим стеблям кустарника, поливавшимся только дождем.

Тень потихонечку разрасталась, и двор становился все оживленнее и многолюдней. Казалось, он зажил привычной для этого времени жизнью.