Виктор Минаков - Калейдоскоп. Рассказы, фельетоны, миниатюры

Но вот разом все стихло. Тонкие детские шейки вытянулись к проулку между домами, туда же направились тревожные взгляды взрослых. А из проулка неспешным, с развальцею шагом выходила рослая девушка в короткой юбчонке и со спортивной сумкой через плечо. Спокойная, крепкая, горделивая, она словно плыла к одному из подъездов, а лавочка возле него с каждым шагом ее явственно цепенела. Окинув застывших на ней обывателей презрительным взглядом, ни с кем не здороваясь, девушка плавно втянулась в подъезд.

– Все! – вздохнула женщина в белой косынке. – И отдохнули, и погутарили. Пора разбегаться – явилась мучительша.

– Да, – поддержала ее соседка по лавочке, – пришло наше лишенько…

Еще несколько женских голов закачались в печальном согласии.

– Почему вы так говорите?.. Что происходит? – удивилась одна, как видно, нездешняя.

Ответом ей был дикий, раскатистый рев какого-то необузданного оркестра, усиленный сверхмощным динамиком, рванувшийся из квартиры третьего этажа и заполнивший собой все пространство.

– Батюшки! – ахнула женщина и пригнулась, схватившись за голову.

Этот музыкальный обвал ошарашил не только людей. Собаки и кошки, задрав хвосты, ринулись в разные стороны, с куста, с торчавшими дыбом перьями, сорвалась воробьиная стайка, и, отчаянно вереща, сразу метнулась за угол.

Людям убегать было некуда, разве только обратно в квартиры, сидеть в них с закрытыми окнами, но и там не спасешься – ничто не удержит такого ужасного натиска. Повскакав с лавочек, они в полный голос поносили тех, кто по их убеждению, повинен в таких непорядках. Конечно же, власти.

– Отдали город на растерзание придуркам, а сам укрылись на улицах, на которые даже машин не пускают…

– Это же надоть! – почти кричит женщина в белой косынке. – Никому нет до этого дела! Одна негодница всех изводит! Ни в выходные тебе, ни вечерами житья не дает! Бум, бум! Бум, бум! Как обухом по башке, который уж месяц!

– Вы бы в ЖЭУ сходили, – советует ей нездешняя. – Они должны наводить порядок…

– И-и-и, – замахали несколько рук. – Ходили. Куда там! Ничего, говорят, сделать не можем… Нет, значит, такого закона, чтобы людям помочь… И в милиции были, и в исполкоме – везде тоже самое. Решайте, говорят, сами, как можете. Договаривайтесь… С этой договоришься… Как мать на дежурстве, она вытворяет, что хочет… Да и мать для нее – так, пустое место… Договорись с ней…

– А пробовали?.. Может, просто тупая она? До самой не доходит?.. Ей разъяснить надо.

– Все-то она понимает! У меня муж с воспалением легких лежал, – говорит кто-то. – Ходила к ней, умоляла, просила – потише. Плохо, говорю ей, больному – скорую вызвали. А мне, отвечает, так ндравится. Я, говорит, не виноватая, если стенки такие.

– И не убавила?!

– Нет. Так и ревел во всю мочь. Упросила врачей, чтобы мужа в больницу забрали…

– Да-а, – протянула озадаченно женщина. – Удивительная девица! Без сострадания. Даже к соседям глухая.

– Сама ты глухая! – раздался с третьего этажа возмущенный визгливый голос.

Растрепанная голова с потекшей от пота краской высунулась из окна наружу. Как она сквозь такой шум могла что-то услышать – непостижимо!

– Знамо, глухая! – повторила настойчиво женщина. – Как глухарь. Слышишь только себя!

Реакция, с которой девица воспринимала эти слова, была замечена, и уязвившее ее слово было подхвачено разными голосами:

– Глухарь! Глухая! Глухарка!

Похоже, эта кличка к девице пристанет надолго и прочно. В бессильной ярости ее голова заметалась в окне. «Ах, так вы!» – взвизгнула вдруг она и скрылась в глубине комнаты. Музыка понялась до такой высоты, что стекла задребезжали, и… оборвалась. Наступила жуткая, обморочная тишина.

– Неужто одумалась? – предположил кто-то. – Совесть проснулась?..

– Там нечему просыпаться… Техника глотку надорвала… Сейчас помчит за монтерами…

– Не уж, дудки теперь! – распрямился на костылях старожил дома Степаныч. – Ни один монтер к ней сюда не проникнет! Дудки! Насмерть перед ним встану!

Степаныч – инвалид войны, без ноги. У него вконец расшатаны нервы, и музыкальные развлечения долговязой тупицы для него были хуже, чем пытка. Высокий, костлявый, безногий, он был совершенно не страшен. Но глаза его сверкали отвагой, и люди на него смотрели серьезно, с надеждой.

– Помоги тебе, Господи, – шепчет женщина в белой косынке и крестит издали ветхого инвалида.

Говорят, что чудес не бывает. Это неверно. Я сам оказался свидетелем потрясающего перерождения одного знакомого мне человека, которое без вмешательства чудодейственной силы произойти, как мне кажется, не могло.

Как-то осенью, помню – в субботу, ко мне звонит Вячеслав, мой приятель со школы, и кричит напористо в трубку:

– Андрюха, привет! Давай собирайся! Идем на встречу с кандидатом в депутаты городского совета! Начало через двадцать минут!

Я недоуменно молчал: с чего вдруг возникла такая потребность? Ни я, ни, тем более, он никогда не обнаруживали у себя желания участвовать в подобных мероприятиях. Мы и на выборы-то ходили от случая к случаю, лишь тогда, если в этот день изнывали от скуки.

Я размышлял, а Вячеслав продолжал напирать:

– Собирайся! Ты знаешь, с кем эта встреча?.. Помнишь Веньку – заику?!.. Это он намылился в депутатское кресло! Представляешь, какую сейчас мы хохму увидим!.. Он двух слов сам себе не может внятно сказать, а тут собирается держать речь перед публикой!

Веньку Федотова я помнил отлично. Мы с ним даже немного дружили. Это был долговязый сутулистый парень с лобастым и прыщавым лицом. Он был очень неглуп. По письменным школьным работам получал, большей частью, отлично, а вот при устных ответах у него всегда что-то клинило: он заикался, просто давился словами, за что и получил такое нелицеприятное прозвище. Пытаясь высказать свои мысли, он напрягался, сжимал добела кулаки, лицо его становилось багровым, он старался помочь себе жестами, но все равно издавал лишь мычание и меканье. Смотреть на него в это время было мучением. И хотя все это было давно, понятия – он и трибуна могли сочетаться разве что только в пародиях да анекдотах.

– Ты ничего не напутал? – спросил я с сомнением трубку. – Это точно Федотов?..

– Да он, он! Я сам читал объявление! Выходи, я жду тебя у подъезда!

Встреча была организована в школе, в той самой, в которой мы когда-то учились. Актовый зал, когда мы вошли, был почти полон. Мелькнула нелепая мысль: неужели все пришли, как и мы, посмотреть на косноязычного кандидата? Но, скорее всего, причина другая – у людей появилась возможность донести свои чаяния до человека, который вызвался стать их рупором в сферах, где народ очень часто не слышат.