Елена Авинова - Пашня. Альманах. Выпуск 2. Том 2

Неожиданно второго апреля он сам назначил мне встречу, в десять вечера, в каком-то странном, набитом туристами кафе в Мала Стране. Якуб с детьми как раз гостили у бабушки, я осталась в городе работать. Теперь смешно вспоминать, как я тогда накрасила губы ярко-вишневой помадой и надела зеленую блузку с провокационным вырезом, прям как в школе, когда тайком брала мамин карандаш для глаз, чтобы на перемене жирно подвести им глаза – вот бы он обратил внимание.

Я села в дальний угол, как сейчас помню, под какой-то безумной картиной с изображением сатиров и полуголых девушек. Вокруг потягивали кофе ничего не выражающие серые лица. Несколько минут спустя появился Матиас, в своем неизменном тренче, с неизменной улыбкой, запыхавшийся, с взъерошенными черными волосами. Он проскользнул между столиками, и атмосфера бара моментально поменялась с враждебно-туристической на теплую, как последняя неделя занятий перед летними каникулами, когда пахнет земляничным сиропом.

– Ленка, Ленка, Ленка! Как всегда, прекрасна!

– Матиас, прекращай! – смеюсь и заливаюсь краской, продолжай, продолжай.

– Наконец-то мы с тобой встретились тет-а-тет, рассказывай, наверное, совсем забыла тут о моем существовании, пока я там прозябал под Лондонскими дождями и ел пакостную английскую еду?

– Забудешь тут о тебе! – если бы он только знал.

Я смеюсь и киваю головой в сторону соседнего столика, за которым пара средних лет перелистывает альбом с большим портретом Франца Кафки, явно купленном в магазинчике музея за углом. Невероятным сходством с великим абсурдистом Матиаса начали дразнить еще в школе.

– О господи, не напоминай! Ты хоть представляешь, каково это? Я живу в своем собственном кошмаре: в каждом переулке меня поджидает мой портрет. Хотя внутренне с Францем мы похожи только тем, что я также всю жизнь ненавидел Прагу и отца.

– Нельзя так, Матиас! Расскажи лучше, как работа инженером в бюро, после Лондонского инвестиционного банка-то? И да, как там Петра? Что вообще все эти метаморфозы значат?

– Бюро-шмюро, скука смертная, знаешь, я думал, что после смерти отца, царство небесное этому старому козлу, вернувшись, смогу решить какие-то свои детские проблемы и смогу полюбить Прагу, но мне все так же ненавистны эти готические башни, Йозефов, мосты, трамваи, вот это все, все здесь давит и душит… Но хватит обо мне, сколько там уже у тебя детей, семеро?

– Вообще-то всего двое, и нельзя так об отце, тем более об умершем…

После кафе мы идем прогуляться, и на Карловом мосту Матиас неожиданно останавливается и выдает:

– Знаешь, когда Клэр только приехала в Прагу, и меня попросили показать ей город, я выучил историю всех памятников на Карловом мосту, чтобы впечатлить ее.

Нагло кричали чайки, от реки шел густой пар, который, кажется, ядовито пах. Как непринужденно иногда мужчины заводят разговор о своих любовницах, будто новый фильм обсуждают.

– И вот этот жуткий, который пальцы тянет и смотрит так осуждающе – это Иво Бретонский, канонизированный судья, защитник вдов и сирот… Я знаю, какие слухи про меня ходят… У Клэр очень тяжелая беременность, мы на «скорой» мотались за прошедший месяц раз пять, она хочет, чтобы я все время был рядом. Боже, Ленка, если бы ты знала, а дома Петра, и я все время срываюсь по ночам к Клэр, но у Петры, слава Богу, все очень хорошо протекает, и я ей даже ничего не говорю, когда уезжаю к Клэр по ночам, когда ей плохо, это ужасно, я знаю, я все время мотаюсь через этот чертов мост, и меня рвет на части, ну, так уж вышло, так сложились обстоятельства, прости, что я все это тебе говорю, мне просто надо кому-то…

Я не знала, что тогда сказать, отчетливо было слышно, как течет внизу Влатва, кажется, только спросила: «Как, и Клэр тоже?» Хотя внутри у меня закипало, и, вероятнее всего, сначала я хотела сказать: «Ты превратился в своего отца, он бы тоже сказал «так сложились обстоятельства», или что-то в этом духе, но я просто не могла так ударить Матиаса по больному.

– Матиас, я не хочу этого слышать.

– Ленка, ну ты же знаешь, как я к тебе отношусь, ты же мне как родная, я все могу тебе доверить…

Возможно, это сказывался выпитый порто руби в кафе или количество вылитой на меня информации, но в следующий момент я уже кричала то, что, как я всегда думала, никогда не произнесу вслух, свой самый страшный секрет, как умалишенная:

– Как родная? Как родная? Ну, пойдем, родной, я тебе покажу свою коллекцию портретов, у меня ведь весь дом обклеен тобой, как в музее! Я собираю все: магниты, открытки, футболки, холщовые сумки, альбомы, потому что он – это ты, и я люблю тебя и всегда любила, а муж мой думает, что я книги Кафки так люблю!

– Ленка…

О, господи, ну и дура.

– Прости, я не знал… если бы я знал…

– Если бы ты знал, тогда что? Что тогда?

Но Матиас смотрит на свои ботинки и ничего не говорит. Неожиданно я чувствую себя такой уставшей, как будто не спала три дня. Все, что мне хочется, – это поскорее добраться до дома и лечь спать.

Дальше Матиас провожал меня до дома, и мы молчали, и на дороге видели мертвую чайку. На следующий день я собрала почти все изображения Франца в своем доме в пластиковые коробки и убрала их на чердак, кроме пары любимых магнитов. Муж промолчал.

Я по обрывкам потом соберу дальнейшую цепочку событий: где-то в десятых числах апреля Петра потеряла ребенка, поскользнувшись и упав в ванной. Она долго не могла вызвать «скорую», потому что не сразу смогла встать, а Матиас в тот момент был с Клэр, которая в итоге благополучно родила девочку.

С той встречи в апреле мы с Матиасом не виделись, если не считать, конечно, портретов Франца, которых с каждым годом в Праге становится все больше и больше, и от его лица не спрятаться нигде, даже если очень захотеть. Вот он – заветный стенд с магнитами в углу, кто-то еще рассматривает новую коллекцию, вьющиеся собранные на затылке волосы. Петра?

– Ленка? Здравствуй, дорогая! – мы обнимаемся как давние подруги, я неловко прячу руки в карманы, потом снова достаю их, начинаю крутить на пальце обручальное кольцо.

– Как ты, Петра, как живешь? Все еще в школе?

– Я да, все так же, все там же. Как дети?

– Хорошо, старшего отдали в музыкальную школу, будет на фортепиано играть…

– Фортепиано это хорошо, хорошо… Ты… ты общаешься с Матиасом?

– Я? Я – нет, а ты?

– Я… тоже нет, так, знаешь, иногда натыкаюсь на него в социальных сетях… Он в Цюрихе сейчас, в инвестиционном банке работает, эта, его, с ребенком… в Америке в общем живут.

– То есть они больше не…?

– Видимо, нет.

Нам с Петрой больше нечего друг другу сказать, за магнитами придется вернуться в другой раз. Куплю-ка я лучше шарф в этой лавке, ветер забирается под ворот пальто.