Владимир Савич - Арфио. Все или ничего…

– Я вас слушаю, товарищ ректор.

– Хватит паясничать. Товарищ. Товарищ! – блистательно передразнил его ректор. – Я вам не товарищ. Я вам руководитель. Садитесь.

– Уже сел, – Яблонский опустился на мягкий стул. – И весь во внимании!? Говорите, Дмитрий Алексеевич.

– Благодарю вас, – мрачно усмехнулся ректор, – так вот, любезный, до меня дошли слухи, что вы серьезно спутались с дочерью Татьяны Алексеевны Вышнепольской… Говорят вы, Дмитрий, так ведь вы ей назвались, собираетесь на ней жениться?

– И это новость вас так расстроила?

– Меня расстроила не новость, а отсутствие новостей, молодой человек.

– Каких таких новостей?

– Здравствуйте, пожалуйста! – ректор нервно забарабанил пальцами по столу. – Каких новостей! А таких новостей, милый мой, которых я жду от вас уже больше месяца! Как обстоят дела с вашим делом?

– Каким моим делом?

– Послушайте, Яблонский, не прикидывайтесь дурачком. Вы прекрасно знаете, о чем я вас спрашиваю. Как обстоят дела с книгой, которую я вас просил мне доставить?

– Я женюсь, как вы уже изволили заметить, Дмитрий Алексеевич…

– И что это значит?

– Да, ничего. Просто констатирую факт.

– Из которого я должен сделать вывод, что выполнять мою просьбу вы не намерены? Вы что, любезный, решили со мной поиграть? Замечательно. Но ведь я же вас предупреждал, что не я, а вы окажетесь в свинячьем положении…

– Ой, ой как страшно! – нагло усмехнулся (пришла пора отыграться за попытку сломать кайф счастья) Яблонский. – Я аж весь дрожу. Да, что вы можете мне сделать, Дмитрий Алексеевич? Ровным счетом ничего! Так что не нужно здесь устраивать инквизиционный суд. Не получится.

Григорий запел «…я молод, красив, здоров и чрез это счастлив безмерно…» в коротких паузах он рассматривал свои изящные ногти.

Ректор некоторое время недоуменно смотрел на Яблонского. Потом вскочил из-за стола и стал нервно ходить по кабинету:

– Можно только себе представить, каким будет наше общество лет этак через двадцать! О, Боже в чьи руки мы отдаем наше будущее!?

– В те, чьи воспитали!

– Мы отдаем его, – не слушая Яблонского, продолжал ректор, – в руки хамов и циников. У них же ничего святого за душой. Живут сиюминутной выгодой. Нужен Дмитрий Алексеевич – мы его используем, а нет, так мы об него и ноги вытрем. Подите прочь, негодяй! Вон из моего кабинета, мерзавец. И запомните, подлец вы этакий, Дмитрий Алексеевич человек не злопамятный, однако же, обиды помнит. И удар не только может держать, но и наносить его тоже умеет! Недаром старый боксер!

– Боксер, что вы говорите! Ну, тогда это меняет дело! Я ведь тоже занимаюсь боксом, а боксер боксеру должен помогать. Так что держите вашу книгу, Дмитрий Алексеевич, – Яблонский, улыбаясь, расстегнул папку и бросил на стол книгу. – Держите.

Как только ректор увидел книгу, то тотчас же хмурое лицо его преобразилось и приняло вид присущее получившим дозу наркоманам, дорвавшимся до жертвы маньякам и вошедшим в нирвану буддийским монахам, то есть выражение подлинного истинного счастья, которое так безуспешно ищет среднестатистический человек.

Дмитрий Алексеевич бережно, как гладят по волосам ребенка или любимую женщину, прошелся ладонью по шершавой обложке. Прислушиваясь к музыке шелеста, перевернул несколько страниц. Закрыл книгу и, приблизив ее к своему крупному носу, вдохнул в себя ее пьянящий запах.

– Она. Она. – Страстно – эротическим голосом шептал ректор. – Она. Она, моя девочка. О, Боги, наконец-то…

«Вот это торкнуло его! – Подумал Григорий. – И было бы с чего. Я пролистал несколько страниц, какая то хренотень! Какие-то азимуты. Параллели. Графики какие-то точно по удою молока. И главное непонятно, на каком языке. Как это все прочесть? А ректор от этих графиков, азимутов и тарабарского языка прямо-таки на седьмом небе от счастья! Может самому начать коллекционировать марки или там спичечные коробки и через это стать счастливым человеком? Нет! Нет! Я и без этого молод, красив, здоров и безмерно счастлив»

– О, благодарю вас, мой милый друг! – Дрожащим от волнения голосом, заговорил ректор. – Благодарю! Ох, и сделали вы меня счастливым человеком. Я бы даже сказал – архисчастливым!

Ректор перевернул еще несколько страниц, вновь втянул в себя пьянящий его запах и сказал:

– А вы, милый мой, актер. Ох, актер! Здорово разыграли старика. Зло, но здорово. А я вас все одно понимаю. Будь я на вашем месте, я бы тоже так поступил. Хотя в мое время мы такое по отношению к власти не то, что допустить, но и подумать даже не могли. Вот время было. Ай – яй, а не время! Слава Богу, что вы этого не знаете. Кошмарное было

время, скажу я вам. Не дай Бог кому еще испытать, но вот эта книжица нам в этом поможет!

– В чем?

– Как в чем? Чтобы время это никогда не повторилось.

– Каким образом?

– Это долго объяснять, мой дорогой…

– Как же… – Яблонский хотел сказать, что как же можно с помощью параллелей, азимутов, графиков и еще массой дурацких символов изменить власть, но, не захотев ломать ректору кайф, а, нахмурив лицо и запредельным, каким пугали в пионерском лагере по ночам друг друга пионеры, голосом произнес:

– А не боитесь Магдалены? Ректор весело рассмеялся:

– А здорово у вас получается! – Ректор повторил заупокойным голосом вопрос студента.

– Нет, не боюсь! Потому что это всего лишь розыгрыш, шутка, если хотите… Ну, чтобы вас немного пугнуть. Отвадить, так сказать, вас от соблазна завладеть книгой. Вы уж простите старика! И, кроме того, мы, коллекционеры, любим облечь некоторые артефакты в мистические одежды.

– Так вы не только вор, но и обманщик…

– Послушайте, дорогой мой, – зыркнул на Григория ректор, – вы забываетесь! Во-первых, не я крал, а во-вторых, – ректор сменил гневный тон на дружеский, – я расскажу вам одну историю. У моей мамы была подруга. Еще в студенческие годы попала на встречу с одним известнейшим в ту пору поэтом. Очень хотела, чтобы он подписал ей книгу, но достать не смогла. И вот на вечере увидела – лежит. Схватила и к «виновнику». И ему как на духу призналась. Так и осталось на титульнике «Книги надо красть» и подпись.

Понятно вам, свинтус вы этакий.

Дмитрий Алексеевич растрепал уложенные с утра волосы своего собеседника.

– И естественно с помощью книги ничего нельзя перевернуть в мироздании. Вот уж Гоголь уж до чего хороший писатель, но взялся писать книгу, которая, по его словам, объяснит людям все, а вышла не книга, а кучка банальностей.

– Понятно, понятно – Поправив вихры, сказал Яблонский и спросил, – Дмитрий

Алексеевич, скажите, а как насчет моего распределения?

– Да никуда от вас ваше распределение не убежит, а мы сейчас с вами по маленькой за успех грандиозного дела! Даже не грандиозного, а колоссального дела!