Mike Lebedev - Сказка жизни

Внезапно откуда-то из пылевой кучи-малы, давно не реагировавшей на опознавательные сигналы «свой-чужой», вынырнул Себастьян Лукианыч. Не снижая темпа, он выкрикнул в адрес Филимонова:

– Слышь, Телогрейкин! Да-да, ты, молодой! Какой счет по подвигам?

Вопрос был, как говорится, открытый, то есть подразумевающий сразу множество правильных ответов, сильно колеблющихся в зависимости от места задавания и клубной принадлежности отвечающего. Тем не менее Филимонов со всей почтительностью к бывалому ветерану дисциплинированно ответил:

– Три-два, Себастиан Лукианович. И, кажется – в нашу пользу…

Это была ошибка, и он понял это сразу. Себастиан Лукианыч замер как вкопанный, взор его затуманился, и он принялся напряженно всматриваться вдаль, параллельно водя мечом в вытянутой руке и что-то беззвучно шевеля губами. Жилы выступили на лбу, зубы сжались до скрежета, костяшки пальцев побелели – и он яростно выкрикнул, едва не набросившись на Филимонова с кулаками:

– Какой еще «три-два»?! Откуда еще «в вашу»?? Соображаешь вообще? Тебя Саныч привел? Сегодня же запрошу, чтоб гнал в шею… откуда «в вашу»… Да вас же больше на одного!!..

Морихей Уэсиба, помимо непосредственно трансцендентальной и духовной, заведовал и материальной частью процесса и решал за учеников организационные вопросы. В тот день О-сэнсей вознамерился собрать с них монеты в счет аренды помещения для медитаций, но не знал, кому поручить это щепетильное дело: все ученики как раз жаждали побороться за место подле Учителя и в этом возвышенном состоянии были слишком далеки от реальности. Тут, откинув шелковый полог с изображением Будды, в помещение вошел еще один ученик. Неделю назад он поднял за один раз слишком много магических сутр и ходил теперь согбенный, словно юноша, почтительно склонившийся перед мудростью Ветерана. На душе ученика лежала печаль: вместо познания Просветления тренировки ему предстояло лишь наблюдать за ним со стороны, задумчиво куря побег молодого бамбука. Неожиданно лицо Морихея Уэсибы озарилось догадкой.

– Ученик, ты ли это? – удостоверился он, – Ты, золотая кисточка нашей Школы, что лучше всех складывает мои иероглифы в так называемые «конспекты» и имеет твердое намерение затем сам сделаться по ним Учителем? То есть, выражаясь фигурально – выехать на моем багаже?

– Все это так, О-сэнсей. – с достоинством подтвердил ученик, подыскивая новый эпитет, дабы описать прозорливость учителя.

– Раз так, – воскликнул Учитель, – Значит, ты и лучше всех запишешь за учениками сданные ими монеты!

«Истина – как Сказка: она открывается мгновенно и вся целиком. У каждого в Сказочном мире свое дао…» – аккуратно записал на рисовой бумаге ученик.

…Филимонов удобно устроился на берегу Молочной реки, задумав погрузиться в состояние «бокетто», то есть «пристального и бессмысленного смотрения вдаль». Он вычитал про такое слово в одной умной книжке и решил испытать его на практике – как неожиданно сбоку к нему подсел Илья Муромэц и, довольно бесцеремонно руша предвкушаемую гармонию с миром, спросил:

– Филимонов, а скажи честно: когда ты понял, что характер у тебя – такой же как у Себастьян Лукианыча, то есть полное гов.. ну, в смысле, я хотел сказать – твердый, неуступчивый в единоборствах и по-спортивному злой? А?

– Я-то когда понял? – опешил Филимонов, все никак не могший привыкнуть к внезапным всплескам любопытства его старшего боевого товарища.

– Ты-то, – поддакнул присевший следом с другой стороны Алеша Беркович. – Мы-то с Илюшей сразу поняли. А вот до тебя – когда стало доходить?

– Когда экзамены вступительные сдавал, – поразмыслив, сознался Филимонов.

– А ты на кого учился? – удивленно спросил Илья Муромэц.

– Да уж не на героя…

Шло вступительное испытание, самое первое и важное, и оттого чрезвычайно волнительное. Первые четыре задания Филимонов исполнил довольно легко, но вот на пятом – осекся. Сложное стереометрическое построение никак не давалось ему. Он старательно проводил сечение конуса, бился и так, и эдак – но оно не выходило ни так, ни сяк. «Эх, было бы сечение заявлено как осевое, а не произвольное, – мучился Филимонов, – все бы разложилось идеально, а так…» В отчаянии он принялся создавать теорию, призванную описать все возможные в природе сечения конуса, но быстро погряз в многочисленных параметрах, поправочных коэффициентах и в итоге за данный пункт не получил ни единого балла из десяти возможных. Это был тяжелый удар, ставящий под большое сомнение конечный успех всего предприятия.

На следующий день перед разбором заданий Филимонова подвели к одной принцессе, решавшей тот же вариант. Принцесса происходила из знатного, хотя и обедневшего рода, вдобавок была весьма недурна собой. Во всяком случае для человека женского рода, адекватно воспринимающего понятия «сечение» и «конус».

– Это же совсем простое испытание было! – заявила она, – Берешь осевое сечение…

– Там ничего не было сказано про «осевое»… – мучительно краснея, проблеял Филимонов.

– Как это не было, если было? – принцесса презрительно посмотрела на него как на человека, решительно ничего не понимающего в стереометрии, и с того раза всегда воспроизводило такое же выражение лица при их случайных встречах, – Ты условие читал вообще?

Взмокшими пальцами Филимонов развернул выданную ему его собственную работу. В первой же строчке задания он увидел черным по белому напечатанное « осевое»…

– Вот тогда и понял… – вздохнул он.

– Вот любишь ты нагородить теорий на пустом месте. Есть этому в твоей умной книжке отдельное наименование? – улыбнулся Алеша Беркович и легонько шлепнул Филимонова по носу скрученной в трубочку научно-популярной брошюрой.

– Именно, – важным голосом подтвердил Илья Муромэц. – Иной раз слишком много думаешь. В то время как надо решительно действовать.

– Ну, теперь уж какой есть…

– И как Себастьян Лукианыч? В порядке?

– В порядке, само собой. На ноги только немного жаловался, но это скорее так ворчал, из общих свойств характера…

Филимонов улыбнулся. Конечно, это же его Старый сказочник поучал не раз и не два – «Иной раз в пекло самое не лезь, обожди… Отдыхай, экономься… Я в твои годы тоже горячий был, еще бы: я в приседе жал двести не напрягаясь, ты, небось, и чисел таких не проходил! И думал тоже: наверно, помирать буду, весь старый уже, никчемный – а только ноги у меня будут все такие же крепкие, как сейчас! А поди-ка ты…»

– Отдыхали у него культурно, на базе тридцати трех богатырей, ну ты помнишь, он же всегда среди них обретался, числясь вольноопределяющимся, со всеми причитающимися правами, но без малейших обязанностей. Поляну накрыли, сели аккурат так, вот прямо как ты любишь – чтоб и Молочную реку видно, и берег, и все! Еще и трансляцию Полуфинала по радио слушать приготовились, как раз за Майскую схватка в решающую стадию вошла. И тут является сам Лукианыч, ну, он же и пригласил нас. Со всеми здоровается, потом осматривается… а потом высказывается в том духе, что, дескать, все прекрасно, замечательно, но стол со всеми причиндалами необходимо перенести на несколько метров в сторону, под ветвь акации. И указывает, куда…