Mike Lebedev - Сказка жизни

Но не только отмена перевода стрелок нагоняла на Арнольда Шварцевича тоску, и даже не грозящее стагнацией падение вторую неделю подряд основных показателей сказочной активности. Приближающееся возобновление сказочного сезона после длительного перерыва между кругами – вот что тяготило его по-настоящему. С минуты на минуту он ожидал появления своего старого сказочника Калерия Егоровича… хотя нет, почему же «старого»… вполне молодого, перспективного сказочника новой формации. С другой стороны, молодость проходила, а перспективы все никак не начинали просматриваться, как не начинает просматриваться сквозь бушующую метель спасительный огонек избушки на курьих ножках, и обессиленный путник в обманчиво-сладком тепле, присев на пенек, замерзает уже навсегда…

«Или вот опять же, – продолжил напряженный внутренний диалог Председатель правления, – Переход на систему осень-весна, якобы в целях синхронизации календарей, большей сказочной интеграции, обмена опытом и вовлеченности в общемировой сказочный процесс. С кем интегрироваться и во что вовлекаться – с легендами и мифами Большого южного океана, где уже само понятие снега проходит по категории „волшебство и чудо“? А теперь получается, что гордое звание „Зимней“ или „Рождественской“ оказывается где-то посреди, ни туда и ни сюда, и не является таким уж притягательным и желанным, отчего у многих дедов Морозов и благородных героев напрочь сбивается внутренний ритм и цикл, и без того не слишком устойчивый. В общем, по факту прогресс и полезное, своевременное нововведение обернулись на деле глупостью несусветной, и довольно скоро. Воистину, что ни делает Иван-Дурак…» И он продолжил томительное ожидание своего сказочника, который должен был представить доклад касаемо общего положения дел в подведомственной сказке и свежих новостей. Арнольд Шварцевич был готов побить об заклад половину своего в полном смысле слова сказочного состояния на то, что большинство их будут самыми неприятными.

Ровно в 9—23 по-европейски пунктуальный и с недавних пор совмещавший функции генерального и главного сказочника Калерий Егорович, которого, невзирая на все столь пышные титулы, большинство называли по-свойски Калерой, постучал в дверь кабинета.

– Да, да, Калера, заходи, для тебя здесь всегда открыто, – подбодрил его Арнольд Шварцевич, – Присаживайся. Ну, что там у нас, не тяни. Как говорил один дон, плохие вести я предпочитаю узнавать сразу.

– Кто один говорил? – деликатно кашлянув, переспросил Калера.

– Ну-у, Калера, – протянул Арнольд Шварцевич, – Ты же у нас по Европам поездил, поварился, так сказать, в соку, должен знать! Надо ж не одни сказки читать!

– Да когда там нам читать, – отмахнулся Калера, – Столько дел всяких, забот да хлопот! Что я в них нового для себя открою… Тут рабочий день завершаешь хорошо если к полуночи – и уже хвала высшим таинственным силам.

Оба участника совещания вздохнули и синхронно посмотрели на плакатик с изображением Верховного Сказочника и его бессмертным высказыванием: «Полагаю, что благородные герои – на самом деле обычные люди, такие же граждане, как и все. Убежден в этом. Поэтому полагаю, будет справедливо, если и зарплату они будут получать такую же, примерно среднюю по общесказочному миру. Да даже и не получать – а именно что зарабатывать! /конец цитаты/». Собственно, особой практической надобности в плакатике не было, так как слова эти сразу после произнесения были золотом высечены на сердце каждого руководителя сказки. Отныне в жизнь их вошло это суровое и прекрасное понятие – «Потолок». Потолок зарплат… В рамках жестко ограниченного бюджета и урезанной платежной ведомости сказки бились теперь, как раненая птица Феникс в отнюдь не золотой клетке.

«Конечно, ситуация назревала, что и говорить, – продолжал дискутировать сам с собой Арнольд Шварцевич, – Ну ведь совсем же недавно еще по космическим меркам, когда за переход героя из одной сказки в другую был заплачен миллион… ну ведь реально был шок и трепет всего мира! Миллион! Ну так и герой – был схожего масштаба! Не имел себе равных, делал сказку в одиночку. Да там на одной продаже атрибутики с его мужественным, слегка уставшим и покрытым шрамами профилем – в первый же месяц „отбили“ половину расходов, не говоря о четырех незапланированных беременностях героинь за тот же отчетный период. Были же люди – богатыри! А теперь миллион – проходная получка персонажа второго-третьего плана, и то еще не всякого соблазнишь… Конечно, с этим надо что-то было делать, но не так же прямолинейно и топорно! А рубанули с плеча, наотмашь, вот и получилось – с тем же нелепым результатом…»

Калера бросил на стол пачку бумаг и, резко выдохнув, произнес:

– Пока трое. Центральный оборонительный, опорный герой и один атакующий…

Арнольд Шварцевич задумчиво постучал золотым гусиным пером по столу. Чертов этот «потолок»… Теперь каждое межсезонье и «междукружье» начиналось с того, что персонажи, влекомые золотым тельцом, покидали сказку и отыскивали себя в других областях народного хозяйства. Удержать их не было никакой возможности. Вот и опять: считай, только первый день после зимнего отпуска – а уже минус три человека из «основы». Что же дальше-то будет?

– Ладно, не будем сразу впадать в отчаяние. Давайте подробно пройдемся по персоналиям. С цифрами, так сказать, на руках. Кто, куда и почем. Может, что-то еще получится отыграть в «обратку»… начнем с центрального. Попробую угадать: Микула?

– Проницательно, – подтвердил Калера, – Он самый. У нас получал двадцать две «грязными», и те с учетом надбавки за ответственность позиции. Сейчас устроился продавцом-консультантом в магазин бытовой техники. Сказал – тридцать уже после подоходного налога, плюс квартальная премия, плюс обещали в конце года «тринадцатую». Шансов, Арнольд Шварцевич, по-моему никаких…

– Ладно, – зло сказал Председатель правления, – с этим ладно. Тринадцатую, говоришь, ему обещали – пусть ждет, январь на дворе. Мне он, если честно, никогда не нравился. Что прострел, что навес в его зону – стоит, наблюдает, будто трансляцию по телевизору, как его это и не касается… Считай, устроился по специальности: так же будет стоять в задумчивости и ждать, пока счастье само в руки свалится… дальше. Опорный – кто?

– Бова, – мрачно сказал Калера.

Арнольд Шварцевич нахмурился. Вот это уже была потеря. Бовка все-таки – герой. Резкий, цепкий, по-литературному характерный и злой. Типичная «собака». В какой-то мере Калера, как выяснилось, молодец, что всегда действовал с двумя опорными героями, невзирая на упреки части радикально настроенной читательской аудитории в якобы «оборонительности» и даже «трусливости» такого построения сюжета. А то и с тремя. Сейчас один вот укатил на вольные хлеба – так хоть второй все-таки останется. А если бы он вообще был один-одинешенек?