Владимир Удод - Я ещё живой. Рассказы и повести

И вот кульминация. Гарринча, по своему обыкновению, сидел в трусах на крыльце, курил перед сном последнюю сигарету, козёл Стёпка наслаждался дымом и терпеливо ждал свой окурок, как вдруг вдалеке послышалось «Вышел в степь донецкую парень молодой». Это привычно надрывался Петруха. Авдеич и Стёпа кинулись к наблюдательному пункту. Кому ж не хочется пообщаться перед сном, тем более что день в этом отношении выдался совершенно не щедрым. Завязалась извечная борьба за «место под солнцем» человека и козла. На этот раз победил козёл, гордо выставив рогатую голову в проём.

– Стёпка, пусти по-хорошему, – взмолился старик, пытаясь оттеснить наглое животное всем своим тщедушным телом. Но тот был явно сильнее и уступать не собирался.

– Ну ладно, попросишь у меня сигаретку, – перешёл на угрозы Авдеич. – И спать будешь во дворе, козлище!

Ему ничего не оставалось, как наблюдать за происходящим на улице через щель в заборе. К этому моменту Петруха был уже совсем рядом, находясь в стадии между двумя и четырьмя конечностями, то падая на обе руки, то подымаясь, но автопилот не подводил, и он продолжал двигаться в нужном направлении – к родному дому.

– Здорово, Петруха! – весело крикнул сквозь щель Гарринча.

Петруха на полуслове оборвал песню и, не поднимая тяжёлой головы, произнёс:

– Ну, я – Петруха, а ты кто?

– Хрен в пальто, – сострил Авдеич. – Опять нажрался, бродяга?

– Ну, так у Витька сын родился. Мы пару бутылей откушали. Потом у Серёги Козлова добавили. Чё там с тех двух бутылей взять.

– Всё тебе мало? – перешёл на строгий тон старик. – Каждый день напиваешься до чёртиков. Куда тебе оно только лезет?

Петруха, после очередной попытки стать твёрдо на ноги, присел, прислонившись к забору.

– Ты прямо как наш парторг. Тому тоже – хлебом не корми, водкой не пои, дай только Петра Константина… новича повоспитывать.

– Гореть тебе в аду, алкоголик несчастный!

При этих словах взгляд Петрухи упал на козлиные копыта, которые просматривались при тусклом освещении фонаря в промежутке между землёй и нижней частью забора. Мороз продрал его по коже. Он несмело поднял голову вверх и увидал козлиную морду, приобретшую зловещие очертания на фоне полной луны. Состояние шока и дикий страх охватили всё существо горького пьяницы.

– Бросай пить, говорю тебе, пока не поздно!

Последние слова Авдеича вывели из оцепенения бедного Петруху, и с дикими криками «чёрт, чёрт!» он, подброшенный невидимой пружиной, вскочил на ноги и помчался, не переставая орать, по слабоосвещенным улицам к родимой хате. Чем ближе был его дом, тем меньше хмеля оставалось в перепуганной голове. А когда перелетел порог, был уже трезв как стекло.

Первое, что он прокричал жене, было: «Где икона, Валюха?», чем поверг её в неописуемое изумление. Она, видя его состояние, поняла, что расспросы бесполезны, молча достала из шкафа завёрнутую в рушник икону, которой их когда-то благословляли её родители, и, развернув, подала. Петруха с иконой в руках рухнул на колени, стал осыпать лик Божьей Матери поцелуями, креститься и шептать:

– Господи, помилуй, спаси и сохрани от нечистого. Укрепи дух мой, дай мне силы бросить проклятую водку. Не отдавай меня этому козлорогому…

Жена долго стояла и смотрела с удивлением и скорбью на мужа, и только выдохнула:

– Всё, видать, допился до чёртиков!

После он ей рассказал, как повстречался с самим Сатаной и как еле унёс от него ноги. Вот так дед Гарринча, сам того не подозревая, закодировал самого отъявленного пьяницу нашего посёлка, который теперь исправно ходит в церковь, и уже несколько лет никто не видел его в пьяном виде.

Теперь не только жена, но и соседи говорят, провожая Петруху взглядом:

– Золото – не человек.

Наверное, нет такого коллектива, в котором не было бы своего шутника, юмориста-приколиста. На нашей шахте №54 их можно было насчитать не менее десятка. Но никто не мог составить достойную конкуренцию слесарю ВШТ Макару Макаровичу Сосновскому. Он так изводил всех своим похабным юмором, шутками-прибаутками, подколками, розыгрышами и издёвками, что одна половина коллектива его ненавидела тихо, а другая – вполне открыто. Но все вместе обожали слушать, как Сосновский кого-то задевает, и радовались как дети, что не их самих. Кто же не любит посмеяться над другим?

После того как Макар Макарович «развёл» весь аппарат управления шахты по поводу приезда делегации из министерства для вручения переходящего Красного знамени за досрочное выполнение квартального плана и победу в соцсоревновании (а было это, как на грех, 1 апреля), ему стали каждый год этого числа ставить в график выходной. Ведь выведал откуда-то подлец, что делегация действительно прибудет, и использовал психологический приём «от обратного». Зная, что ему доверия нет, он убеждал всю контору, что вот-вот должно приехать высокое начальство. Заходя в каждый отдел, здоровался и многозначительно спрашивал:

– Слыхали, сам министр к нам приезжает? Поздравлять нас будет.

– С первым апреля, что ли? Иди, иди, без тебя уже тут юмористы приходили, – давали ему от ворот поворот.

Даже когда секретарша обзванивала все отделы и приглашала сотрудников пройти в актовый зал, это было воспринято как розыгрыш от Сосновского. Надо отметить, что каждый участок и цех имел определённое место в зале. Второй, третий и четвёртый ряды, отведённые для аппарата управления и работников поверхностного комплекса, зияли своей пустотой, что привело в ужас руководство шахты, принимавшее заместителя министра угольной промышленности. Парторг и председатель профкома кинулись сгонять контору на собрание. Праздник был подпорчен. Но только не для Сосновского, который организовал после собрания ложный вызов начальников отделов в кабинет директора, якобы для разборок. Сам же сел в сторонке и не без удовольствия наблюдал, как те с бледным видом, один за другим, на полусогнутых скрывались за дверями страшного кабинета и вылетали оттуда красными, как раки. Обидным было то, что наказать мерзавца оказалось не за что – за правду ведь не наказывают. Начальник участка, на котором работал Сосновский, посчитал, что самым большим наказанием для того будет удаление на пушечный выстрел от шахты во всемирный День смеха. После этого каждый год в рабочем графике Макарыча 1 апреля стояла жирная красная буква «В».

Далеко не все шутки Сосновского были такими безобидными. Чего, например, стоил его прикол с фуфайками горнорабочих очистного забоя. Здесь нужно кое-что пояснить. Чтобы не просквозило на свежей струе, рабочие одеваются в тёплую одежду, преимущественно это обычные фуфайки, в которых нет никакой необходимости на самом рабочем месте, где порою бывает слишком жарко. После окончания смены рабочие, выскочив на штрек, где дует холодная струя воздуха, надевают тёплую одежду и спешат на выезд. Однажды Сосновский продел в рукава десятка фуфаек несколько звеньев конвейерной цепи, соединил их болтами и заклепал резьбу слесарным молотком. Проклятия и самый отборный мат, которые посыпались на голову «того, кто это сделал», Сосновский воспринимал как лучшую похвалу своей шутке, с самым невинным видом наблюдая издали за возмущениями пострадавших. Те, кому повезло и их фуфайки не попали под раздачу, от души потешались над своими коллегами и радовались тому, что на десяток конкурентов при выезде первой площадкой будет меньше. Правда, у некоторых радость длилась недолго: их пальцы попадали в карманах в солидол.