О. Странник - Маски любви и смерти

Древнеегипетский скульптор поведал иероглифами – «…я знаю тайну божественных слов, образов и теней, наведение обрядов; великий таинник, я вижу Ра и тени, им порождённые, движение человека, походку женщины, выражение ужаса застигнутого спящим… я превосходен в этом… в каждом ценном камне, от серебра и золота до слоновой кости и эбенового дерева, – и тени движут моим резцом…». Да, живописец – повелитель теней, скульптор – вассал…

Итак, мы – в мастерской Подозёрова; дикие тени дворов и подворотен остались снаружи в ноябрьской стуже, здесь же витают тени высокого искусства… Оказалось, сюда дошли не все, не было Панасюка, Лены, Андрея и Алёши-Мичмана – то ли заблудились они в проходных дворах, то ли вышли через очередную подворотню в параллельный мир – тогда мы этого не ведали… Но зато мы привели кладоискателя-натурщика, правда в маловменяемом состоянии, ему дали ещё хлебнуть спиртного и уложили в какой-то боковой подсобке как был, в плаще и шапке, чем-то прикрыли, и он, вроде, заснул…

Потом мы узнали, что Панасюк с Леной, маскарадные Кот с Луной, свернули в покосившуюся калитку, не доходя общежития, попали на 3-ю линию, перегороженную ремонтным раскопом и косым забором. Вдоль забора и очередным проходным двором вышли на Соловьёвский переулок, где в низких строениях и бывших каретных сараях всё ещё живёт 18-ый век. Они долго петляли по дворикам, думая, что находятся на задворках Академии, пока не вышли полуподвальным кирпичным ходом на 1-ую линию, прямо под дом дедушки Крылова – баснописца нашего знаменитого. А тут и автобус номер 7, похоже, последний, как раз и подошёл, – и они уехали по домам…

Андрея же с Алёшей (маскарадных Бауту-Казанову и Дожа), как они потом рассказывали, занесло ещё дальше – на Биржевой переулок, где по ходу они вдруг стали обрастать попутчиками, и незарастающая народная тропа привела их к Винному заводу в бывших складах купцов Елисеевых, куда, как муравьи, сползались днём и ночью ханыги, гопники, забулдыги и просто жаждущие выпивки граждане. Были там заветные щели и дыры, сквозь которые добросердечные работники завода снабжали страдальцев бормотухой по самой необременительной цене. Там наши путешественники добавили на старый хмель, ослабели и, вроде, заночевали… кажется, у сторожа, и угрозу наводнения они просто не заметили, проспали…

Мы же в мастерской Подозёрова обрели горячий чай с ромом (ром кубинский, с мулаткой на этикетке), узрели знаменитого актёра Мстислава Хмельчика, скульптора Гену Полякова и его дружка – юношу с дредами и в растаманском берете. Геннадий Поляков, соавтор Подозёрова по Большому Заказу, плотный блондин лет за 50, любил мальчиков, исповедуя этику и эстетику античности. Растаман держал магнитофон, из него тихо звучал Боб Марли – плыла мелодия регги «No women no cry», эти слова они с Поляковым, похоже, понимали как «нет женщин, нет слёз», судя по ласковой руке Полякова, теребившей дреды юноши.

Отогревшись, перебивая друг друга, мы стали вспоминать и восклицать, как мы шли сквозь ночь и бурю. Подозёров всех перезнакомил, особо выделив Нину в мужском обличье, назвав её «мой юный друг Никола» и бывшего Арлекина в девчачьем виде, назвав его – «прелестная Мика». Он приобнял их обоих за плечи и подвёл к дивану, на котором сидели Поляков с Растаманом, и, зорко глядя на Геннадия, пророкотал:

– Гена, посмотри на Николу – какая пластика, гибкость, тебе для группы «танец», а? каков натурщик, а?.. если сумеешь уговорить Николу, конечно… он сам на графический поступать будет, вот – у Хижи учится…

Хижа покивал, улыбаясь, Нина-Никола, отхлебнув чая с ромом из большой чашки в дрожащей руке, храбро присела рядом с угловатым Растаманом, тот ревниво надул губы. Подозёров экспромтом решил проверить, что именно привлекает, влечёт и влюбляет – зрительный образ, облик, и происходит именно то, что называется – любовь с первого взгляда, или, по новомодной теории о ферамонах, – любовь с первого нюха. Что вызывает вожделение и любовное томление. Если верна теория ферамонов, то Поляков верхним чутьём унюхает, распознает в переодетой девушке женское естество и останется равнодушным, несмотря на юность, грацию и некую наивную трепетность застенчивой Нины-Николы. Посадив «Николу» рядом с Растаманом, он подвёл юношу-«Мику», продолжая обнимать «её» за плечи, к народному артисту, тот галантно воздвигнулся из кресла… Ему сразу очень понравилось застенчивое, ненакрашенное существо в длинной юбке и самопальных украшениях в стиле хиппи. Он разглядывал прозрачные серо-голубые глаза – застенчиво опущенные, светло-русые прямые волосы на прямой пробор… (парень явно нервничал, в душе, наверное, сожалея, что поддался на эту мистификацию). Это скрытое волнение почувствовал и по-своему истолковал самовлюблённый, как все актёры, Хмельчик и мгновенно зарезонировал – в его голове нежно зазвучало из роли Ромео «о, красть блаженство рая с милых уст, что в девственной невинности как будто они краснеют от взаимного касанья…» – и он тут же почувствовал себя влюблённым юношей.

Ах, как правы были средневековые клирики, утверждавшие, что у актёров нет души, а есть некая пустая ёмкость внутри, в которую вливается чужая душа, в каждой роли – иная! И чем больше и «пустее» эта внутренняя пустота, тем легче заполняется она чужой сущностью, и тем талантливее актёр.

Мы всё, посвящённые в мистификацию с переодеванием Нины и Арлекина, пия чай с ромом и болтая, исподтишка наблюдали, за развитием событий. Все кроме Полякова и Растамана, те увлечённо объясняли смущённому «Николе» -Нине чувственную составляющую завлекательного ритма регги.

Мстислав Хмельчик был большим артистом и, любуясь на склонённую головку «Мики», перевоплотился в Ромео… в сердце запело: «…О, дева, блеск огнистый… в моих очах пред ней потух, пред ней, такой невинной, чистой, стыдливо-трепетной, как дух… – (это Гумилёв, вспомнил он – как там дальше?) – глаза невинно потупляя, передо мной, сомкнув уста… о! дева пламенного рая, ты – солнца юная мечта…».

И, слегка потеснив Ромео, в Мстислава вселился рыцарственный Гумилёв…

Но и профессионал в нём сидел крепко и заставил услышать реплику партнёра по сцене – Миху Подозёрова, тот вопрошал:

– Ну как именно, Слава, будем делать скульптурный портрет? Будешь мне позировать безропотно целый месяц три раза в неделю по пять часов? Буду вертеть тебя во всех 6-ти планах, изучать и лепить тебя со всех 8-ми точек, сначала из глины, а когда ты утвердишь сходство – дальше гипс, потом – что захочешь, бронза, мрамор, гранит?

Мстислав, не выпуская трепетную руку «девы», запротестовал, что это, мол, очень долго, нет времени – спектакли, гастроли…

– Ну, давай тогда методом римского портрета… вот, мы только что в формовочной как раз говорили. Сейчас мы снимем с твоего лица гипсовую маску, прелестная Мика будет мне ассистировать… не бойся, не волнуйся – вставим трубочки в нос… Мика будет держать тебя за руку… всё займёт буквально 15—20 минут…