Александр Кваченюк-Борецкий - Три кита. Шахтерский роман

– Чао, Пендель! – коротко приветствовала она.

– Чао, крошка!

– Мой столик накрыли?

– Все, как ты просила, куколка!

– Сенкс!

Они прошли мимо гардеробной, поскольку верхнюю одежду по настоянию Анжелы оставили в машине. Так было больше уверенности, что после вечера, проведенного в кафе, их собственные вещи останутся в целости и сохранности.

Вслед за девушкой Грохов сел за столик и огляделся. Как оказалось, прежде он даже не подозревал о том, что с некоторых пор в его городе имелись подобные заведения. «Отстал от жизни», – про себя вдруг подумал Гаврил. Только можно ли было то, как он жил прежде, назвать жизнью? Анжела, словно прочитав его мысли, снисходительно и немного высокомерно улыбнулась ему. Однако, он имел в виду не совсем то, что она подумала…

Татьянка, которая родилась в январе, в самый разгар крещенских морозов, была ребенком крепеньким ладненьким, но до того беспокойным, что частенько закатывала сольные концерты по ночам. Молодая мама не высыпалась и оттого раздражалась на мужа чаще обычного. Однажды утром, встав проводить его на работу, она вдруг ни с того, сего заявила:

– С шахты тебе придется уйти, Гаврил!

Татьянка, которая родилась в январе, в самый разгар крещенских морозов, была ребенком крепеньким ладненьким, но до того беспокойным, что частенько закатывала сольные концерты по ночам. Молодая мама не высыпалась и оттого раздражалась на мужа чаще обычного. Однажды утром, встав проводить его на работу, она вдруг ни с того, сего заявила:

– С шахты тебе придется уйти, Гаврил!

– Это – почему же? – даже слегка оторопел он.

– Потому, что ребенку отец нужен живым!

– Так, я что, по-твоему, что-то имею против этого или руки наложить на себя хочу?

– Не юродствуй, прошу тебя! Ты думаешь, я ничего не знаю?

– О чем – это, ты?

И Гаврил сделал удивленное лицо.

– Я читала в газете про бригаду Дилана. Кстати, почему ты мне ничего не сказал об этом в свое время? Ведь погибшие шахтеры работали на том же участке, что и ты. Более того, это был твой самый первый день в шахте! И в то время, когда все это случилось… Надо ж подумать! Ты был под землей!

– А мне странно, что моя жена спрашивает меня об этом спустя столько времени? И – потом, я ведь остался жив!

– Пока жив…

При этих словах Грохов угрюмо посмотрел на жену.

– Что-то я не пойму тебя, Алена! Ты ведь знаешь, чтобы заработать на кусок хлеба с маслом, я должен спускаться в шахту. В конце концов, я этому учился. Другого я не умею!

– Научишься! Пускай не сразу…

– Но у нас – дочь! И мы живем в чужой квартире!

– Выходит, для тебя мои родители чужими стали?

– Не цепляйся к словам, пожалуйста! Я не это имел в виду!

– А я – именно это! Выбирай: или – я, или – шахта! Татьянка потому и не спит по ночам, что чувствует, что у меня на душе неспокойно! Ты уходишь из дому, а я смотрю тебе вслед и не знаю, вернешься ты в целости и сохранности?.. Или …? И от этого мне так тоскливо становится, что хоть волком вой!

– Да, с тобой и впрямь не соскучишься! – вздохнул Гаврил. – Только пойми и ты меня, Аленка, не могу я больше нигде работать, кроме, как в шахте, и – точка!

– Не думала я, что любовь твоя ко мне так быстро закончится…

– Причем здесь – наша любовь? – решительно возразил Грохов. – Тут – совсем другое…

– Другое? – в упор глядя на мужа, недоверчиво переспросила Алена.

– А, ты думала! – стараясь не раздражаться, угрюмо заметил Гаврил.

– Это – правда, что нашу лавочку закрыть хотят?

Задавая свой вопрос Ляхов, как всегда, вел себя не в меру непринужденно. Он многозначительно посматривал на товарищей. Картинно закидывал ногу на ногу, сидя на стуле. Точно, и впрямь желание выделиться из общей серой массы, покоя ему не давало.

– Только ты не темни, начальник, говори, как есть!

– Сложно с тобой разговаривать, Вова! Вечно ты строишь из себя какого-то там… Нельсона Манделу.

– А кто – это? – тотчас, сбросив всякую важность, и, напустив на себя придурковатый вид, спросил Ляхов.

– Кто, кто… Мигалка – на авто! Это – большой человек. Не нам с тобой – чета!

– Подумаешь! – фыркнул Ляхов. – Вот, если бы у этого самого… Как его?..

– Манделы! – подсказал горняк, сидевший по левую руку от своего не в меру разговорчивого товарища.

– Ага!.. Маделы!.. Спросили, кто такой – Вовчик Ляхов? А?

И балагур, важно приосанившись, обвел всех вопросительным взглядом.

– Что бы он ответил?

– Не ответил, а спросил!

– Спросил?

– Ну, да!.. Он спросил бы: «А это – кто?» А ему бы сказали:

«Известное дело, кто! Главный клоун – в нашем Шапито!»

Слухи всегда опережают события. Они, как птицы, которые до наступления холодов собираются в стаи и прощально кружат над родными полями и лесами, чтобы улететь в дальние края. Не успел Тумский вступить в должность, как горняки стали втихаря судачить о том, что, мол, шахта последние дни доживает. Государство и местные угольные боссы от нее отказались в пользу концерна «Гран-при». А те не торопятся за кота в мешке платить. Как будто бы хотят вначале, как следует, прощупать, на что им рассчитывать, если они за угольные залежи кругленькую сумму выложат. Или же денег у них на все, про все не хватило… Подкопить хотят! А, может, пожадничали. Поэтому, сперва попросили отдать им шахту, то ли в аренду, то ли еще непонятно на каких условиях… До окончательного расчета. Также, говорили, что прежние хозяева неохотно пошли на сделку. И, лишь с тем условием, что, в случае чего, за ликвидацию горных выработок, рекультивацию земель и прочее тоже деньги платить придется. Не им, конечно! Пусть новый собственник, у которого бабок не меряно, когда смекнет, что с угольком облом вышел, и раскошелится. Только, тогда уже поздно будет кулаками махать. Предупреждали их, что добыча на шахте на обе ноги хромает. Постоянно какие-нибудь мелкие ЧП и аварии случаются. Так, нет! «Гран-при» нужных людей подключил. Давай по-своему уговаривать угольных чиновников, которые лишь для виду сперва артачились… Но, в конце концов, «добро» на сделку дали. Только, «добро» ли – это, новые хозяева тогда сами толком не знали. Тем более, что не на свой хлеб рот разинули. В добыче-то угля они ни бельмеса не шпренькают… А может быть, на самом деле, все совсем не так, как это со стороны кажется, и пришлые толстосумы какую-нибудь свою, ведомую только им одним линию гнули.

Грохов старался не думать об этом и работать, как прежде. Так как будто бы ничего не изменилось, и жизнь текла своим чередом. Но, в очередной раз, зайдя в кабинет к Тумскому, он вдруг понял, что как бы не зарывал он голову в песок, точно страус Нанду, лишь бы ничего лишнего не видеть и не слышать, вряд ли, у него это получится.