Александр Кваченюк-Борецкий - Три кита. Шахтерский роман

– Приходи завтра Гаврюша! А то, Офелия опять будет спать допоздна, вместо того, чтобы пораньше приняться за уроки.

– Ладно, приду! – твердо обещал Гаврил.

В доме, где жили баба Зося с дедом Гошей, а с ними – Гаврил, сосуществовало по-соседству очень много детворы. Так, что, когда после занятий в школе вся она высыпала во двор, он буквально кипел и бурлил от шума, гама и неугомонных забав ребятни.

– Давай, в догонялки! – как-то предложил Пашка.

Он был самым старшим среди местной детворы. Но разница в возрасте между ним и Гаврилом и Колькой составляла примерно около трех лет. А с погодками Валеркой и Витьком – два года и год, соответственно. Он верховодил дворовыми сорванцами, в шалостях которых также участвовали две девочки. Клара и Офелия. Более взрослая Клара всячески старалась опекать Офелию. Но той это не особенно нравилось, поскольку она имела гордый и независимый характер.

– Чур, не я голю! – первым поднял руку вверх Колька.

– Нет, так не годится! – возразил Валерка. – Вставай вкруг! Посчитаемся!

– Витька, считай! – хором закричала детвора.

– Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…

Голить выпало Пашке. Ребята разбежались в разные стороны. Пацаны бегали быстрее, и хитрый Пашка, выбрав себе наиболее слабую жертву, вначале погнался за Офелией. Та, завизжав, как сумасшедшая, изо всех сил пустилась наутек. Однако, быстро нагнав ее, он вдруг передумал и помчался вслед за Кларой. Из-под развевающегося подола коротенького девичьего платьица было хорошо видно, что на ней надеты ярко красные в белый горошек трусики. Пашка никогда и ни от кого не скрывал, что ему очень нравилась Клара. У ней были каштановые падающие дождем на плечи волосы, кошачьи, зеленого цвета, глаза, слегка вздернутый носик. Кокетливое выражение никогда не сходило с ее лица. А стройные загорелые ноги являлись предметом восхищения всех дворовых мальчишек.

– Ай, ой, ай! – закричала Клара, когда, споткнувшись, Пашка нечаянно, а, может быть, нарочно, схватил рукой за самую важную часть ее белья и потянул вниз.

– Хо-хо-хо! – громко засмеялась ребятня.

А Клара, стыдливо закрыв лицо руками, сиганула прямиком в подъезд. Подбородок тети Ваши, пожилой женщины, плохо говорившей по-русски и, сидя о дворе на лавочке, невольно наблюдавшей за проказами шкодников, аж затрясся от негодования. При этом чрезвычайно темная кожа на ее лице покрылась светлыми пятнами.

– Вот, я – вас, негодник!

Ваша яростно погрозила кулаком мальчишке.

– Как такой нада делать! Ух, бысстыжий черт! Хады!

Однако, мальчишки не собирались незаслуженно выслушивать оскорбления от Ваши. Тем более, что к шалостям Пашки ребята не имели никакого отношения.

– У, хады! – стали передразнивать они Вашу, корча ей безобразные рожицы. – Бысстыжий!

Но Ваша была женщиной ужасно вспыльчивой и к ребячьему озорству нетерпимой.

– Вот я тибе щас!

Поднявшись со скамейки, она с угрожающим видом направилась прямо к стайке ребятишек, хором дразнивших пожилую женщину и, как видно, находивших в этом немалое удовольствие. С криками: «Полундра!», они кинулись наутек, кто – куда.

Надо сказать, что Ваша своей резко отличавшейся от окружавших ее людей внешностью, необузданностью нрава и откровенным невежеством, до той степени, которую трудно определить, как и все, что находится за разумными пределами, напоминала известного сказочного персонажа, по прихоти которого избушка на куриных ногах поворачивалась, то к лесу – передом, то – наоборот. Тем не менее, никто не знал, владела ли Ваша, как и родственный ее облику литературный прототип, черной магией. Вероятно, пока все спали, душа ее, оторвавшись от тела, летала по небу на помеле или без него. А, возможно, и нет! Ведь, как ни крути, колдовство, если оно настоящее, всегда остается незримым для посторонних глаз. Для всех Ваша, прежде всего, оставалась беспросветно темной и одинокой женщиной. В отличие от Груни, которая имела веселый нрав и была остра на язык, к тому же, старательна и трудолюбива, Ваша всю жизнь мыла полы на шахте. Получала копейки и на них умела прожить, тратя понемногу каждый день, чтобы не остаться без куска хлеба до следующей зарплаты.

Помимо Груни и Ваши двухэтажный барак населяли еще две одинокие женщины. Мать и дочь. Они делили квадратные метры коммуналки с Груней. Обе ужасно полные и по этой причине получившие инвалидность, они денно и нощно торчали, то дома, то, сидя на лавочке под его окнами или в глубине двора. Лузгали семечки, судачили о том, сем. Наверно, такие женщины были необходимы другим людям и, конечно же, двору, где прошло детство Гаврила. Они были глазами и ушами этого двора. Они вели догляд за детворой, и, в некотором роде, их пассивное участие в его жизни придавало ей своеобразную устойчивость и надежность. Так же, как придает надежность и устойчивость всякому зданию крепкий фундамент. И, потому, порой, совершенно необдуманная попытка его расшатать, чтобы проверить на прочность, увы, не приводит ни к чему хорошему.

Помнится, в один из дней Ивана Купалы было очень жарко. Так жарко, что находится в деревянном бараке не хватало никаких сил. Ребятня и взрослые дружно высыпали во двор. Первые – в легких одеждах, а, кто и – в одних шортах, сидели на скамейке в тени тополей. Вторые, как всегда, резвились, поливая друг дружку водой. Кто-то из взрослых, последовав примеру детворы, приволок из дому целое ведро со спасительной влагой и время от времени поливал ею голову из ковша. А то, зачерпнув в ладони, увлажнял лицо и шею. Погружал до локтей в емкость руки. Чтобы не было скучно, братья Чувашовы вынесли во двор баян. Младший играл и пел, а старший ему подпевал.

– Там, на шахте угольной, паренька приметили. Руку дружбы подали. Повели в забой…

По тому, как нестройно звучали голоса, и надрывался сверх меры баян, нетрудно было догадаться, что Чувашовы находились под хмельком. Известную песню они затянули тоже не случайно. Они ждали, что, заслышав ее, Иван Сухнин непременно выглянет в окно. А, затем и выйдет во двор. Ведь он частенько составлял Чувашовым компанию, когда дело касалось выпивки или игры в карты. А, иногда, и того, и другого. Порой они играли в лото. И редко – еще во что-либо иное, так как не умели или умели, но плохо. И то, в основном, когда на кону стояла полулитра.

Вскоре Сухнин и в самом деле появился во дворе. По пояс раздетый он был в трико и сандалиях.

– Чо воете, черти!

– А – что, не нравится? Плохо исполняем?

– Вот, певцы нашлись, мать вашу! В выходной поспать не дадут!

– Не уж-то наша колыбельная не по нраву пришлась, Иван?

– Да, от вашей колыбельной, у меня волосы не только на голове до сих пор дыбом стоят! Разве, так надо петь?