Наталия Гилярова - Неигра

Улочка была чистая, красивая, увешенная изящными балконами и декорированная множеством дверей и окон с навесами, затененная кронами деревьев. От этого она казалась чёрно-белой. Они свернули на другую подобную же улочку, потом на третью. Все улочки были чересчур тенисты и чёрно-белы.

– Я тебе покажу и настоящий Мадрид, – сказала Анка, только как бы у тебя голова не закружилась. Мы выйдем на самую большую улицу!

– Пойдём. – Сейчас Августа мало обращала внимания на архитектуру. Она искала свет и солнце для своей прапрапра.

– Ты посмотри, посмотри, какой город! – взывала Анка. – Ба, ты как будто не здесь!

– Задумалась! – Спохватилась Августа. – А хорошо ли здесь живут учёные?

Анка удивленно на нее взглянула.

– Что это тебе понадобились учёные, ба?

– Ты же хочешь учить Августу математике!

– Так вот ты о чем! Об этом не беспокойся. Тебе такая жизнь и не снилась. Вообще, повезло девчонке! Особенно с отцом. Если бы не Кузино благородное происхождение, если бы не его ловкость… Ну и Стефана, конечно, принимает участие. Всё, о чём я когда-либо мечтала, обломится Августе…

– И я много мечтала. В детстве, бывало, о горбушке чёрного хлеба. Потом уже никогда и ни о чём я не мечтала так горячо! А у Августы всегда будет такая большая горбушка чёрного хлеба, какую она только пожелает!

– Нет, ба, не выйдет. Здесь только белый хлеб. Но не волнуйся, она будет в шоколаде!

– И твоя прапрабабушка, и прабабушка, и бабушка, и мама – все мечтали. И если вспомнить – мало что у них сбылось, а уж беды были, о каких никто даже и не мечтал. А у Августы будут заводные игрушки. И она сможет сколько угодно вырезать себе бумажных куколок из фотографий…

– У неё будет компьютер, ба! Ей не нужны будут бумажные куклы! – Напомнила Анка.

– И в школу она пойдёт в красивом платье… Может быть время такое было – неправильное, а теперь прошло? Часы пойдут по-другому? Так не верится же! – Августа покачала головой.

– Что это ты такая пессимистичная, как будто она уже обречена? Ведь все как раз наоборот.

– Меня тревожит эта черная коляска, эти черные пеленки.

– Если тебя это так волнует, я попрошу Стефану, и она тебе объяснит, что в свободной европейской стране можно выбирать любой цвет пеленок – какой нравится! И ничего в этом нет особенного! – Заявила Анка с превосходством завзятой европеянки.

– Ну, здесь я твою Стефану за пояс заткну. Сама знаю про свободу и демократию. Только вот почему тебе нравится черный?

– Это чумной цвет. Ты поймешь. Хочешь мороженого? Слышишь шум? Сейчас мы выйдем на самую большую улицу Мадрида.

– А ты уже нашла школу для Августы?

– Стефана нашла. Но придется возить на автобусе.

– Я буду возить ее и в школу, и домой.

– Спасибо, ба.

– Одежду для неё буду заранее греть на батарее, до будильника…

– Ну ты приколистка! – Засмеялась Анка. – Ещё валенки ей купи, будет полный улёт! Посмотри вокруг!

Августа огляделась по сторонам.

Оживленная толпа двигалось по улице и переговаривалась. Но все эти весёлые неугомонные люди были в чёрном. Их фигуры напоминали графику, выразительный угольный рисунок на фоне белизны зданий. Не совершенно безупречной белизны, белый казался чуть пожелтевшим.

– Странный город, – заметила Августа, – я всё представляла ярким, пёстрым. Судя по твоим фотографиям…

– Почему ты не привезла Полину? – перебила Анка.

– Полинка фокусничает. У неё трудный возраст. Может быть, это пройдёт. Ты позвони ей!

– Ну а как поживает Прошка?

– Прошка! – Обрадовалась Августа. – Ты ведь про него еще ничего не знаешь! Оказывается, он…

Прошло невесть сколько лет, кажется, много, а девочка оставалась все такой же. Она не росла, не говорила, не ходила, у неё не резались зубы. Она даже не плакала, а смотрела спокойно и лучезарно, и очень этим напоминала Прошку. Часы на самом деле изменили свою повадку. Когда ни глянешь на них, сколько ни глядишь – всё те же цифры, светятся и не меняются. Поначалу Августе это казалось очень и очень странным – всё же электронные часы, не механические. Те, если остановились, значит, сломались. А электронные, если сломались – гаснут. Эти же и не сломались, и не идут, а смотрят тебе в лицо, не мигая…

Солнце забуксовало в облаке – и никуда. Белые, не совсем белые, чуть пожелтевшие, дома вросли в землю. Это, конечно, в обычае домов, оставаться на своих местах, но хотя бы один покрасили к празднику! Или построили ещё какой-нибудь новый! Так нет же. И толпа не меняла своих красок. И автобус, широко распахнув двери, не трогался с места, ждал, когда же взберется на подножку величавая старуха, ведя за руку внучку. Девочка поедет в школу учиться читать и считать, играть и танцевать, чтобы вырасти умной и жизнерадостной, и оживить наконец это сонное царство, испанское королевство. Чтобы удивить весь свет и оправдать надежды прапрапрабабушки… Старуха с удовольствием будет сопровождать ее в школу, ждать окончания занятий и увозить домой, расспрашивая, что нового об этом мире она узнала сегодня… Но Августа все еще держала на руках запеленатого младенца. Анка и Кузя Ритурнель тоже не менялись и очень скучали. Да и Августа, честно говоря, скучала.

Иногда она ходила гулять со своей нерадивой прапраправнучкой в Парк. По вечерам там бывали танцы и играла живая музыка. Дискотек не бывало и в помине – никаких дисков никто не крутил. Играли настоящие духовые и струнные инструменты, и даже барабаны! Совсем как в дни юности Августы. Однажды ей даже захотелось потанцевать, но она постеснялась своего голубого халата. Днём оркестр тоже играл – популярную музыку, любимые гуляющей публикой шлягеры.

Однажды там, в оркестре, случился казус. Один виолончелист оставил свою виолончель и ушел, никому не сказавшись. Или он заблудился в недрах квартала, или нашел себе другой инструмент – но он не возвращался. И тогда в оркестр пригласили Августу. Они не посмотрели, что на ней халат в горошек. Они знали, что она играет превосходно, теперь даже лучше, чем когда-либо. Лучше, чем на выпускном экзамене в музыкальной школе.

Музыка Августы очень хорошо вписалась в природу Парка. Деревья росли крепче, травы цвели дольше, птиц слеталось больше с тех пор, как она играла там. Её музыка всё неразрывнее переплеталась с тенями и светом, ветвями и запахами в Парке, а сама Августа – со своей виолончелью. Люди плясали, топали, пели и кричали на танцплощадке, а маленькая Августа спокойна спала в своей коляске, ни разу она не проснулась, не заплакала. Ни разу никто не заметил её.

Играла Августа превосходно, и знала об этом. Но только остальные музыканты как будто не радовались её искусству, не разговаривали с ней, не глядели даже в её сторону. Они вообще не двигались, как нарисованные углём на слегка пожелтевшей бумаге, или на старинной чёрно-белой фотографии. Только у трубачей раздувались щёки. Исполнять приходилось изо дня в день всё те же шлягеры, и они наконец приелись Августе. Она опять заскучала.