Виктор Мануйлов - Черное перо серой вороны

– Здорово!

– Привет, Студент, – откликнулся Буряк, повернувшись к Осевкину и протягивая ему руку.

Осевкин тиснул его пальцы, задержал в своих, другой рукой снял с Буряка очки, полюбовался на его шрам, прикрытый телесного цвета лейкопластырем, качнул головой, вернул очки на место. В зеркало он встретился с внимательно-насмешливыми глазами Лисы.

– Чего лыбишься?

– Да так, – лениво ответила та. – Как вспомню, каким ты был, и погляжу, каким стал, так прямо олегарх да и только.

– Сядешь на мое место, сама такой станешь, – проворчал Осевкин, будто ему поперек горла его нынешнее положение. – С волками жить, по-волчьи выть, – добавил он для пущей убедительности.

– Мне и на своем месте хорошо, – обрезала Лиса и, сложив руки на баранке, уткнулась в них подбородком.

Если кого и побаивался Осевкин всегда, то есть с тех пор, как познакомился с нею, так вот эту женщину, в миру Ангелину Вениаминовну Сенькину, среди воров и аферистов известную по кличке Лиса. Ее черные и какие-то будто бы бездонные, слегка раскосые глаза притягивали к себе неведомой силой, покоряли и заставляли говорить совсем не то, что думаешь и надо говорить в том или ином случае, и делать то, что хотела эта женщина. Сенькина закончила четыре курса мединститута по специальности психотерапия, но погорела на изымании денег у простодушных и доверчивых стариков и старух, прикидываясь то работницей собеса, то врачом, навещающим своих подопечных, то еще кем-нибудь, и под этим видом втиралась в доверие, вызнавала, где, что и сколько хранят ее «пациенты» на черный день. И сами же они отдавали ей деньги и ценности, при этом еще и благодарили за проявленное к ним внимание. Но однажды она нарвалась на человека, который обладал не меньшими способностями, и погорела. Ей дали не так уж много: всего четыре года. С тех пор она вела себя крайне осторожно и, прежде чем отправиться на «дело», старалась вызнать все о «клиенте», и только лишь в том случае, если была уверена, что все пройдет благополучно.

– Ладно, – оборвал Осевкин. – Потрепались и будет. О чем базар?

– Мы засекли одного фраера из Москвы. Ходил по городу, вынюхивал, выспрашивал. Потом направился в мэрию. Оттуда вышел с мэром. Похоже – журналюга. Молодой, скорее всего, начинающий. Ходит с сумкой и все время в ней ковыряется. Может, там камера, может, еще что.

– В редакцию нашей газеты заходил? – быстро спросил Осевкин.

– Нет, не заходил. Но нас он засек.

Осевкин уставился неподвижным взглядом на Буряка, требуя разъяснений.

– Тебе он нужен? Мы подумали, что если он напугается, то умотает в Москву – одной заботой меньше, если нет… тебе решать, что делать дальше.

– Какие у вас планы?

– Это насчет чего?

– Вообще.

– Ну ты даешь, Студент! Планы – это по твоей части. Как скажешь, так и будем решать.

– Есть идея, – подумав, произнес Осевкин, снова глянув в зеркало и встретившись с равнодушными глазами Лисы, будто притаившимися в своих норках. – Хочу, Лиса, использовать твои таланты. Хотелось бы узнать, что думают мои работнички. Еще лучше – кто из них заварил эту кашу.

Лиса пожала плечами, не отрывая подбородка от сложенных на руле рук.

– Как скажите, шеф, – произнесла с неизменной усмешкой.

– Уже сказал, – проскрипел Осевкин, открыл дверцу и выставил ногу наружу.

– А если нас узнает тот пацан, что бросил камень в Буряка? Или тот, которого отпустил твой человек? – остановила его вопросом Лиса.

– А ты сделай так, чтобы не узнали, – отрезал Осевкин. – Не мне тебя учить.

– А что с журналюгой делать? – вставил свое Буряк.

– Пока ничего, – ответил Осевкин, не оборачиваясь, и полез из машины.

Личный телохранитель Осевкина по кличке Колун, почти двухметрового роста плечистый мужчина лет сорока, с мощной короткой шеей, маленькой, наголо обритой головой, зато с ладоными, похожими на совковую лопату, шевельнулся на переднем сидении, спросил:

– Куда поедем, Семен Иваныч?

Осевкин глянул на него, пожевал верхнюю губу, вяло махнул рукой, приказал:

– В Заведение, – и, прикрыв глаза, откинулся на спинку сидения.

Шофер тронул машину, и она покатила по лесной дороге, осторожно переваливаясь через корни деревьев.

Фасад трехэтажного здания бывшего Дома пионеров, где дети со всего Угорска и окрестностей когда-то занимались в различных кружках и секциях, теперь сиял неоновыми рекламами универсама, ресторана, парикмахерской и кафе, и все это принадлежало Осевкину. Большинству жителей Угорска было невдомек, что фасад – всего лишь видимая часть, прикрывающая нечто, скрытое от глаз обывателя, живущего на более чем скромную зарплату или пенсию. Конечно, он мог зайти в универсам и что-нибудь купить там по сходной цене, мог пойти и подстричься – и тоже не очень дорого, посидеть в кафе и даже ресторане. В последнем можно было даже потанцевать под не слишком громкую музыку. Правда, цены здесь кусали, но не тех, у кого водились деньжата и кого называли средним классом. А средний – это тот, кто в среднем мог позволить себе такой ресторан два-три раза в месяц. Поэтому посидеть в ресторане «Угорье» со своей девушкой было престижно, тем более что сюда какую-нибудь шалупень не пустят, а стоит кому-нибудь забузить, тут же окажется на улице. Здесь можно было отдохнуть без риска быть втянутым в скандал.

Зато другая сторона здания была прикрыта высоким кирпичным забором с колючей проволокой, огораживающим довольно обширное пространство, куда можно было попасть через железные ворота с будкой охранника. Здесь не было рекламы, здесь стены не имели даже окон, и равнодушный угорский обыватель мог полагать, что за этими воротами и глухими стенами расположены склады, холодильники и все прочее, необходимое для работы названных заведений.

Но именно в эти ворота въехала машина с Осевкиным. Он выбрался из нее и направился к предварительно разверзстому охранником дверному проему: массивная железная дверь легко и бесшумно ушла внутрь стены с помощью какого-то специального приспособления, явив пространство, наполненное ярким электрическим светом. Осевкин вошел в небольшой коридор, от пола до потолка выложенный белой керамической плиткой, будто это был вход в туалет, за посетителями которого из каждого угла следят недремлющие зрачки видеокамер. Далее следовала еще одна дверь, и тоже в тон помещения, но едва посетитель миновал ее, как сразу же попадал в мир сказок Шахразады: просторное фойе, отделанное ценными породами дерева, чучела медведей, волков и прочих хищников; макеты воинов, стерегущих двери Тамерлана на известной картине Верещагина, здесь тоже стерегли похожие резные двери, не известно, куда ведущие; вечно горящий камин, бархатные портьеры, мягкие диваны и кресла, стойка бара, сверкающая разноцветьем бутылок, бокалов, никеля и зеркал; веером расходящиеся лестницы, теряющиеся в таинственном полумраке, тихая восточная музыка, – все это окутывало посетителя, настраивая его на еще большие чудеса.

Читать дальше