Анна Эккель - Поцелуй ангела (сборник)

– А как тебя зовут и сколько тебе лет?

– Егором зовут и мне уже пять лет.

– А где ты живешь?

– Теперь нигде.

– А раньше? Расскажи мне про себя.

– Ты же моя мама и все знаешь!

– Ну, я забыла.

– А, это тогда, когда он Варьку сжег.

Случилось горе. В нищей деревне жила семья. Муж, жена, сынишка и новорожденная доченька. Плохо у них все было. И однажды, когда отец опять пришел домой пьяный, а мать не смогла накормить малышку, так как от недоедания у нее не было молока, и ребенок плакал, муж учинил скандал, и в порыве пьяного угара выхватив дочь из рук матери, сунул ее в горящую печь. Жена кинулась на изверга, а тот с силой оттолкнул ее и она, упав, ударилась головой об угол. Удар оказался смертельным. Егор же испугался и убежал. Изба занялась пламенем, и Бог наказал убийцу без промедления, – отец не смог найти выхода из полыхающего дома.

Действительно, малыш был сиротой. Нужны документы, а для этого нужны большие деньги. Чиновники – сами понимаете.

Решила позвонить бывшей однокурснице, а теперь очень успешной бизнес-леди. Та словно ждала звонка. Через час уже была у Маши.

Посмотрев на мальчика, а потом на Машу, покрутила пальцем у виска и сказала:

– Иваницкая, я всегда знала, что ты дура, но не до такой же степени. Ты что, обалдела совсем? Какая у него наследственность? Да и просто на что кормить-то будешь?

– Как говорят, если Бог послал роток, пошлет и кусок. Выживем. Лучше сейчас помоги чем-нибудь, чтобы документы сделать.

– Дорого все это. Очень дорого. Но у тебя есть кое-что. Отдашь, сделаю.

– Отдам, что хочешь, – не задумываясь, сказала Маша.

– Вот, что я хочу, – и она показала на маленькую картину в старинной раме.

У Маши зашлось сердце, это была любимая картина ее умершей матушки и, действительно, единственная ценность в этом доме, так как принадлежала кисти очень известного художника девятнадцатого века и изображала небольшой, но прекрасный букет роз. Картина была семейной реликвией и передавалась из поколения в поколение.

Несмотря на все исторические катаклизмы: войны и голод, картина оставалась неприкосновенной. Перед Марией встал очень трудный выбор.

Маша посмотрела на любимую картину, которую помнила с самого детства. Она была олицетворением их рода.

«Розы» были бесценны.

Потом перевела взгляд на кровать, на которой, закутанный в одеяло, сидел маленький мальчик с огромными, на пол-лица, глазами и, словно понимая, что сейчас решается его судьба, почти не дышал.

Выбор был сделан.

Маша подошла и сняла картину. На старых, выцветших обоях остался яркий квадрат на память об утраченном сокровище. Подруга почти вырвала из рук картину, о которой мечтала с тех самых пор, как впервые увидела ее, и прижала к груди.

Не давая Маше опомниться и передумать, исчезла. Только в воздухе повисла фраза:

– Все сделаю. Жди.

Малыш отказывался спать один. Пошел «откат»: все увиденное и пережитое теперь выходило наружу страхом, слезами и дрожью. Маша не спала несколько ночей – всхлипы и слезы Егорушки во сне тревожили душу, да и мысль о картине не давала покоя – не предала ли она память о родных?

Услышала, как старые часы тихо и гулко пробили четыре раза. Стало как-то зябко. Маша повернула голову и увидела на фоне окна силуэт женской фигуры. Сердце дрогнуло, она не могла ошибиться, – это была матушка. Она медленно, словно плывя по воздуху, приблизилась к кровати и, улыбнувшись, сказала:

– Машенька, доченька моя, не терзай себя. Ты все правильно сделала – теперь у меня появился внук, а у тебя верный и любящий сын. Запомни: он будет тебе радостью всей жизни и ни разу не огорчит.

Через месяц появилась подруга и торжественно вручила Маше увесистый конверт с документами. Она сдержала слово.

Теперь на свет появился Иваницкий Георгий Валентинович, а Маша стала матерью-одиночкой со всеми полагающимися льготами. Подруга все сделала по максимуму, а уходя, посмотрела на Егорушку и тихо сказала:

– Маш, будешь крестить малыша, возьми меня в крестные. Ладно?

Маша оторопела, ее подруга никогда не отличалась ни набожностью, ни сентиментальностью, поэтому, наверное, и достигла таких финансовых успехов, и вдруг такое заявление и глаза грустные.

– Да, непременно, если хочешь. Ты нам так помогла.

– Да ладно. Поехала я, а то на самолет опоздаю.

Через несколько месяцев Маша получила приглашение к нотариусу. Его контора располагалась в самом Центре города, в помпезном старинном здании. Терзаемая догадками, пришла в назначенное время. Ее провели в кабинет. Из-за стола поднялся мужчина и, поклонившись в приветствии, сказал:

– Располагайтесь, Мария Александровна.

Маша присела и вопросительно посмотрела на нотариуса, он открыл папку и начал зачитывать завещание. Оказывается, ее подруга погибла в тот же день в авиакатастрофе. Сейчас подошел срок для оглашения завещания.

Все большое наследство делилось на две равные части. Одна часть переводилась фонду, созданному ею при жизни, который помогал больным детям, вторую – наследовал Иваницкий Георгий Валентинович, а до его совершеннолетия распорядителем назначалась Иваницкая Мария Александровна.

Маша была обескуражена таким поворотом событий. Она не могла вымолвить ни слова. В душе – буря чувств.

– Но это не все, – предупредил нотариус. При этих словах открылась дверь, и в кабинет вошел молодой человек, в руках он держал до боли знакомую картину. Он осторожно положил ее на стол перед Машей и рядом конверт. Трясущимися руками она вскрыла его.

«Милая Машенька, прости меня за все. Я многое переосмыслила после твоего поступка. Если ты читаешь эти строки, значит, меня нет в живых. Я не знаю, сколько пройдет времени и какой будет моя смерть, но обещание свое передо мной ты должна исполнить и признать меня крестной матерью Егорки. Только теперь я буду опекать нашего мальчика с небес. Счастья вам и не забывай свою подругу».

Пробуждение было тяжелым. Не хотелось не только вставать и идти куда-то, но даже просыпаться. Это что – день? Любимый цвет природы на данный момент был серо-черный. Хотя бы снежок припорошил, все-таки хоть как-то разбавил бы эту тоску, а впереди еще месяц ухода в «полярную» ночь. С каждым днем все темнее и темнее. Скоро смысла не будет раздвигать толстые шторы, так и будем жить при электрическом свете круглосуточно, и это до двадцать второго декабря. Потом день начнет прибавляться, сначала на «воробьиный скок» все больше и больше, и на душе будет светлее и весна ближе. Но это потом, а сейчас облетела последняя листва и все деревья стоят бесстыдно голыми. Дворники собрали жухлую массу в черные траурные мешки и вывезли неизвестно куда сжигать. Как все быстротечно. Вот листочек родился из почки, вырос, порадовался солнышку и дождю, пришла старость, смерть и кремация. Ух, ты! Невеселые мысли поздней осени. Брысь отсюда!