Кристина Хуцишвили - DEVIANT

Понимание себя пришло не сразу. Сначала ему что-то почудилось, но было это на уровне ощущений, а лишних денег не было. Он хотел забыть, но не получалось. Раздумывал, смотрел так и эдак: при пристальном рассмотрении идея оказалась еще более нереальной. Не мог толком спать и есть. Попробовал в шутку найти деньги, пришел, ни на что всерьез не надеясь, просто потренироваться, разговор начал непринужденно, а потом завелся и так себе поверил, что убедил инвестора. Сам не понял, как это получилось. Потом много работал, стараясь лишний раз не думать, – вдруг снова покажется, что все это бред, а в любом деле важна вера. Решил только: если не получится, никогда больше не принимать всерьез больное воображение, пойдет в наемные работники, ну, или самое примитивное дело.

Надо ли говорить, что все вышло в лучшем виде. И дальше он, как говорят, «просек фишку». Начал делать деньги. Относился к почитателям своего таланта небрежно, все про себя знал и масштабы таланта своего не преувеличивал. Во всех интервью говорил, что всегда делал, как чувствовал, а не как кому-то надо было, и не лукавил.

Сохранено в черновиках

Москва, наши дни

Сначала мне снились пространства и цепи, замок, крутая лестница. Я у стены, наблюдающая, думающая, без страха, с волнением и достоинством.

Широченные крылья больших черных птиц, и я – где-то выше – вижу, как велик их размах и зловещую землю внизу.

А потом мне – снова в замке – сказали, что пришли они и желают знать. Не видя их, чувствовала, что они пришли взять свое и не уйдут, не получив достойного ответа. Они подобны мертвецам, а я, подобно Карлу Густаву Юнгу, должна дать им ответ. Времени на раздумья нет, ведь его нет никогда. Я не осмелилась спросить и о том, что ждет за скорый и неискренний ответ, но вопросы даже не нужно было озвучивать вслух. Стоит только подумать, как сам найдешь ответ; это большая иллюзия – думать, что задавать вопрос и находить ответ – поле действия двух разных людей.

Итак, нужно дать им ответ. Глупый, женский, самый бессмысленный, только от сердца. Сколько раз я видела актеров, не знающих языков, не читающих, не путешествующих, косноязычных, когда дело доходит до того, чтобы выразить мнение. И при этом – в своем ремесле – таких, которым веришь до мурашек.

Кто-то кутается в знания и ничего не понимает о жизни, кто-то не знает ничего, но чувствует, передает тончайшие полутона. Кто-то знает, умеет и изо всех сил живет, а потом оказывается один, и хочется умереть. Десять пунктов? Нет, все-таки девять.

1. Я люблю одного мужчину, и если я солгу здесь, значит, весь этот мир не имеет смысла. Как не имели и сотни других миров до нас.

2. Я изменяла мужчине, которого люблю, но никогда не изменяла сердцем.

3. Мужчина, которого я люблю, изменял мне.

4. Раньше я считала, что число его измен превышало число моих. Сейчас я понимаю, что считать – скотство.

5. Я всегда знала, что привлекательна. Специально этим никогда не пользовалась, но, если представлялась возможность, ее не упускала.

6. Во мне жила уверенность, что все для нас кончится хорошо. Может, потому, что я верю в Бога. Может, получилось по-другому, пока неясно как, – потому что я верю в Бога с оговорками.

7. С людьми я не совсем настоящая.

8. Я желаю ему счастья, и если нужно будет заключить сделку, условиями которой будут разлука и здоровье, я с радостью заключу ее, добавив только один пункт – пусть он никогда не чувствует себя одиноким.

Я писала эти слова на клочках бумаги, а они тихо отступали. Сколько всего существует на свете, о чем мы не имеем понятия. Что нам стоить искать «философский камень» или просто искать – каждому что-то свое. Не за тем, чтобы найти убежище, зарываясь в истинах. Просто чтобы быть ближе к самим себе. И конечно, в погоне за новизной чтить и традиции, потому что в этом мы самые неразумные глупцы; на каждом витке истории забываем, что без прошлого нет будущего. Можно провести невидимую границу, можно на время оставить в стороне, если мешает жить, но закопать как можно глубже, да еще и с проклятиями… Так оно вернется и помешает жить – еще и еще – уже совсем другим людям, которые не смогут вспомнить ничего из рассказов своих предков, ведь они никогда и не звучали вслух. Начнут бежать по кругу, а тот, кто бежит по кругу, редко бывает счастлив.

Нью-Йорк, наши дни

Текстовый документ

Любопытно наблюдать, как люди стирают себя до дыр, дабы отыскать следы таланта, который никогда не был им дан. Но мне их нисколечко не жаль. Все они хотят стать бизнесменами или, на худой конец, топ-менеджерами, не имея к этому никакой природной склонности. Что-то, безусловно, можно и развить – не все дается сразу, нужно бороться; иногда больших успехов добивается не талантливый, а усидчивый – первому проще облениться.

Какие-то люди продюсируют, снимают и пишут. Еще одни – поют и рисуют. Столько продуктов ума, а не сердца, причем ума посредственного.

Кое-кто берется за микс из искусств, будто бы став профи в каждом из них. Но в ремесле синергии не будет. Конечно, не исключено, что в будущем кино, литературу и музыку все-таки научатся искусно смешивать. Приправят это современным искусством, живописью, фотографией и, наверное, что-то получат.

Но неужели просто слова, звуки, картинки – статические ли, динамические ли, неважно – утратили свою силу и больше не способны производить эффект, и востребована будет только «тяжелая артиллерия»? Или это не творения слабы, а люди приобрели такую плотную оболочку, что иначе их не достать?

Есть разные средства выразить себя, разные формы и голоса. и кто-то ведь творит чудо – дает музыку в прозе; читаешь роман, а мелодия так и крутится в голове. Все включено.

Я хотел бы когда-нибудь написать книгу, где занавес опускался бы под My Way Синатры. Она гениальна, вряд ли кому-то сейчас под силу воплотить схожее настроение в музыке, ту удивительную мощь. У Елинек музыка – одна из героинь. А «Шантарам» я не могу читать, не представив перед собой хоть единожды картину Босха, и здесь нет логического объяснения и ровно никакой связи. Только образцовое безумие.

Хочется чего-то настоящего, простого. Талантливо – необязательно сложно; я как потребитель жду произведения, которое творило бы чудо. Как было бы хорошо познавать и быть на седьмом небе, чтобы не отпускало, а в финале еще и давало надежду. Людям ведь только и нужно, что свет да надежда, что все кончится хорошо.

Больной человек умеет познавать не как все. Тело больного совсем другое – улавливает то, что другим не понять, разве что самым тонким. Натуры тонкие, наверное, единственные смогли бы понять, но их так мало, обычно они долго не живут. Я такой слабый – никогда бы не смог убить себя, даже не попробовал в самый подходящий момент, когда только узнал о болезни. И совсем не из-за веры в Бога. А тонкие, они другие, они идут на это со слезами на глазах, всем существом предчувствуя боль, которую причинят близким. Они могут с крестом на шее – и в петлю.