Дарья Кузнецова - Увидеть Париж – и жить

Я посмотрела на свою собеседницу, ее руки слегка дрожали.

– Не грустите, Изабель, если вы верите в Бога, значит, ваша малышка в раю.

– Не знаю, Лариса, я уже сомневаюсь в существовании Господа. Хотя раньше, когда я много молилась в монастыре, я чувствовала присутствие Бога. Странно, не правда ли?

– Не знаю, Изабель, в мире много непонятного и необъяснимого. Я хочу перестать жить иллюзиями, постичь объективную реальность, хотя бы ее край, кусочек.

В тот момент я переживала светлое предчувствие чего-то. Это было никак не связано с разговором. Просто вдруг показалось, что все еще обязательно будет и меня ждет какое-то чудо и непостижимое счастье. И тут мое сердце сладко замерло и будто куда-то провалилось, я оглянулась вокруг и вернулась с небес на землю.

– Постичь настоящую реальность невозможно, Лариса, – вздохнула Изабель. – Мы живем в субъективном мире своего сознания. Вы никогда не сможете выйти из него, любовь к людям приближает нас к постижению чего-то большего, чем наш узкий личный мир.

– Вы знаете, Изабель, Даниэль говорит о том, что искусство позволяет нам сохранять чувство прекрасного в самых трагических обстоятельствах и в этом его смысл. Но, может быть, то, что мы показываем на сцене, в каком-то смысле просто пошло, несмотря на все красивые слова?

– Главное, Лариса, что чувствуете вы сами. Вы никогда не думали о том, что жизнь – это интуиция? Это не набор мыслей в нашей голове, а прежде всего сложная гамма чувств, которую мы испытываем. Мы живем сердцем. Старайтесь почувствовать, что в мире несмотря ни на что есть радость и добро. Ищите их внутри себя, как я искала истину в медитации и молитве. Интуиция, некий внутренний ответ на ваши слова и действия, скажет, правильным ли путем вы идете. И если ваше сердце наполняется радостью и волнением, значит, вы сделали правильный выбор.

– Изабель, вы говорите, как гуру, – улыбнулась я.

– Да, я слушала слишком много проповедей, – грустно ответила моя собеседница.

Я долго думала над ее словами. Что я чувствую? Я даже не знаю, не могу точно определить. Время в Каннах было безжалостно, как холодный, соленый ветер с моря в шторм. Ветер времени, смывающий страх, тоску, страдания и любовь. И что же остается? Наверно, воспоминания, мысли, чувства, которые сливаются в одно-единое неповторимо-прекрасное ощущение жизни, наполняющее наши сердца непреходящей, мучительной болью.

Все уже было не так, как в Париже, я не строила планов на будущее, оно больше не казалось полным радужных надежд. Я старалась жить моментом, по известному лозунгу «здесь и сейчас», которому следовало большинство людей в нашей труппе. Сейчас светит солнце, сейчас мне аплодируют, сейчас со мной хороший парень. И у меня уже не было никаких сил думать, что со мной было и почему и что меня ждет. Иногда мне казалось, что я напоминаю животное, гуляющее в джунглях, которое видит и чувствует только солнце, воздух, запах крови и подчиняется первобытным инстинктам. Несколько раз мы совершали на сцене настоящие половые акты. Иногда после этого нам аплодировали стоя. Мне было все равно, я перестала испытывать смущение и неловкость, пусть они смотрят, на что хотят. Разве в наше время осталось что-то интимное, сокровенное и запретное? И если людям это нравится, пусть получают удовольствие, ведь жизнь так коротка.

Как-то после премьеры мы лежали с Михаилом в постели. Я допивала стакан вина.

– Послушай, до меня дошло, – вдруг сказала я. – Ты помнишь, какими буквами написана моя фамилия на афише? Ведь в определенных кругах было известно, что Пьер встречается со мной. И мое участие в пьесах повысило рейтинги театра. Вся эта болтология про непрофессиональных актеров – просто бред.

– Я точно не знаю, Лариса. Мне сложно сказать, чем руководствуется Даниэль в выборе артистов. Некоторые из труппы действительно не имеют соответствующего образования. Но неужели ты не испытываешь ни капли восторга из-за того, что ты стала звездой местного масштаба? – он нежно провел рукой по моим волосам.

– Иногда испытываю – и что? Это минутное, преходящее счастье, как опьянение.

– У тебя и вправду есть талант, иначе бы тебе не аплодировали и не вызывали на бис. Лариса, ты вживаешься в свою роль на сцене, это настоящее искусство, далеко не всем такое дано, поверь мне, ты должна быть благодарна судьбе.

– Не знаю, Михаил. Мне стало лучше, чем прежде. Но меня порой посещает странное чувство, что я живу не своей жизнью, иду не своим путем. Печальные воспоминания, тоска, кошмары не оставили меня. Прости, ты хороший парень, но я не хочу от тебя ребенка, хотя всю жизнь мечтала забеременеть, у меня будто какой-то психологический барьер, – я отодвинула его руку.

– Лариса, у тебя глубокий эмоциональный кризис. А ты думаешь, что кто-то живет без этого? Без страданий, сомнений, сожалений, горечи и тоски? Ведь для чего-то такие чувства нужны, раз все так устроено, во всем, что с нами происходит, таится скрытый смысл.

– Какой смысл? Ведь все произошли от одноклеточной амебы в результате длительной эволюции, и все живое борется за существование и выживание, удовлетворяет свои потребности, – я налила себе еще полстакана вина.

– Не знаю, так ли все это было, ведь никто не присутствовал ни при сотворении мира, ни при первом эволюционном толчке, – пожал плечами Михаил.

– А что тебе говорит твое сердце? – спросила я.

Я быстро выпила, поставила бокал и лежала, глядя на краешек темного каннского неба.

– Оно обычно говорит со мной на другие темы. Например, о том, что я люблю тебя. Да, Лариса, для меня это не просто связь. Ты затронула самые тонкие струны моей души. У меня было много женщин. Но ни у одной из них не было такого страдания в глазах, ни одна не смотрела на меня с такой невысказанной, глубочайшей болью. На тебя будто обрушились все несчастья земли. Мне кажется, мой долг тебе помочь, раз нас свела судьба.

– Миша, как ты можешь мне помочь? Ты уже помог мне с трудоустройством, это много для меня значит, – я слегка улыбнулась, и мне тут же стало грустно. – Ты говоришь хорошие слова, не знаю, почему они меня не трогают, – и мне на глаза навернулись слезы.

– Лариса, не плачь, все хорошо. Все, что тебя беспокоит, на самом деле неважно.

Михаил стал гладить меня по голове и целовать. Та ночь незаметно прошла, за ней наступил день. И я потеряла счет дням и ночам. Я старалась ни о чем не думать, запивала грусть вином и смотрела вокруг, на меняющиеся картинки, будто я ехала вниз по горному серпантину на кабриолете. Разве можно о чем-то думать, когда вокруг завораживающая, дикая красота, в лицо дует свежий ветер и светит солнце, захватывает дух и уже неважно, что ждет у подножия вершины.

Мой финансовый капитал был при мне и продолжал расти, в театре я получала весьма немаленькую по моим прежним меркам зарплату.