Сергей Трищенко - ЯТ

– Как же получается? – решил уточнить я. – Снисходительность является составной частью снисхождения?

– Разумеется. Снисходительность – способность к снисхождению: оно на ней базируется. Ну и вращается, разумеется. Вроде упорного подшипника

Мимо нас сновали официанты, разнося кому что нравится – как съедобное, так и общеупотребительное. Один пролетел, словно на олимпийском стадионе – с горящим факелом в руках.

– Пунш? – предположил Том. Действительно, на пылающую чашу с пуншем блюдо очень походило.

– Пламенные приветы, – ответил Гид.

– Горячие? – зачем-то решил уточнить Том.

– Горящие, – влез я.

– Как путёвка? – упорствовал Том.

– Как листовка.

– Прокламация?

– Декламация. Или рекламация.

Нашу пикировку прервал официант, который, очевидимо, перепутав кабинки – мы сидели в полуотгороженном от остального зала отдельном полуовальном кабинете – вошёл к нам, вкатывая за собой тележку, привязанную на верёвке.

– Я пришёл к тебе с приветом! – начал он декламировать – или рекламировать – вкатываемое. Но продолжения мы не услышали.

– Опять пирожки! – заныл Том, желавший поесть чего-то существенного. Но пирожки-приветы не имели с тележкой ничего общего: сама тележка оказалась приветом – из той же серии, что и вопрос: «Ты что, с приветом?» Притом не из той же, а той же самой серии – именной.

– А верёвка что, умопомешательство?

– Фу, Том, – попытался сдержать его я, – как невежливо!

– Скорее, умопомрачение, – мягко объяснил Гид.

– А почему он на ней?

– На чём же он должен быть?

– На сдержанности.

– На сдержанности – вспыльчивость. А такой привет держится, скорее, на расхлябанности. Но лёгкое умопомрачение вполне может походить на расхлябанность – во всяком случае, покрывать её сверху. И с боков, – продолжил Гид пояснение.

– Вот как? – задумался Том.

– Это не наш заказ, – мягко сказал Гид официанту. – Мы хотели просто поесть.

– Ваш заказ, ваш, – произнёс официант, – вам передали из первого отделения.

– Странно… – Гид поднялся. – Я сейчас разберусь.

– Там никого нет, – предупредил официант. – Господин сразу вышел. Весь.

– Как он выглядел?

– С бородой и усами.

– В пиджаке?

– Нет, в руках держал.

– Высокий?

– Голос – да, а сам низкий.

– И поступил соответственно… – Гид сел. – Уберите, пожалуйста.

Официант укатил тележку. Гид думал, бормоча:

– С бородой, бородой…

Том решил предложить свои варианты:

– Лесодой, рощедой, тайгадой, лугодой…

– Нет, – отмахнулся Гид, – это не то.

– Есетственно, – обиженно протянул Том, – это – не то. Это – это это. А то – это то.

Я решил малость успокоить – утешить Тома, поиграть с ним в старую игру в ожидании заказа.

– Том, – сказал я, – когда я на лугу, я лгу?

Но Том не был склонен к игрушкам. Он вполне серьёзно пробормотал, отмахиваясь:

– Лгун-на-лугу… А если то… – попытался продолжить он.

– Лугун, – попробовал быстро сострить я, вновь отвлекая его.

– Угу, – кивнул Том и приготовился снова открыть рот, – тогда это…

На наше счастье, официант принёс заказ, и Тома удалось приглушить – он, правда, что-то бормотал сквозь язя, но неразборчиво и потому не столь опасно.

Закончив трапезу, мы поднялись из-за стола и, расплатившись, покинули ресторан, чтобы вновь окунуться в атмосферу развлечений и отвлечений, рекламируемых повсюду, для чего и пошли рассматривать афиши на соответствующей ближайшей афишной тумбе, увиденной нами ранее.

Рядом с тумбой на дереве сидела большая бело-чёрная птица с длинным хвостом. Вся в шерсти, она хрипло мяукала. Так-таки она осталась кошкой, напрасно я посчитал её за сороку. Моя близорукость подвела меня. Мы покосились на неё и принялись читать афишу под неустанный (неуставный? – кошка была явно не в форме) мяв.

Под деревом сидела вторая кошишка – длинная и лохматая – и, олизываясь, смотрела на товарку.

Афиша приглашала на диспут. Мы потопали туда прямиком, другой дороги не было. Как оказалось, диспут – чуть ли не кровавое зрелище, если судить по тому, что мы увидели.

Широкий круг зрителей окантовывал глабиаторскую арену – нечто среднее между гладиаторской и грабиаторской – где все, желающие показывать мастерство, показывали его.

Но сначала выступали гладиаторы-роботы – гибрид гладильной доски и радиатора, представленных зрителям в роли диспутантов. Они стояли на диспуте – спутались вдвоём. Либо произошла дисперсия пути: вот и разошлись пути-дороги вдруг…

Ушастники соревнования вышли на арену с большими торчащими ушами. Сначала молча стояли лицом к лицу, потом принялись осыпать друг друга кучами наукообразных оскорблений, из которых довольно-таки легко выкопались, применив встроенные лопато-захваты – специально приспособленные для рытья, копания и хватания выкопанного.

Затем один неожиданно выхватил из-за спины пару остро отточенных тезисов и метнул в противника. Тот молча отразил тезисы своими аргументами. Один оказался мягким, и тезис застрял. Второй тезис срикошетировал от более твёрдого аргумента, зацепив кого-то из зритеелей: зрители зеленели от страха, словно хвойные деревья. В зале раздался женский визг. Он раздавался всё шире и шире, пока двое служителей не стиснули его с боков и не укротили.

Первый диспутант умело пользовался инициативой, держа второго на расстоянии, но на мгновение расслабился, и тогда второй перехватил инициативу – тонкий синий прут – в свои руки, и нанёс мощный удар первому по уху. Зазвенели брызги, как капель весной. Летели они то от прута, то от уха, поочерёдно. Да и ухом ли было ухо? Скорее всего, наушничеством.

– Скажите, у них какая инициатива? – поинтересовался кто-то. – Частная или государственная?

– Разве можно применять государственную инициативу? На государственной столько печатей да подписей стоит, что ею и шевельнуть невозможно. Только частная. Она и гибкая в меру, и надёжная, потому что основана на личной заинтересованности.

– А полезная хоть?

– А как же! Как любой инструмент. В зависимости от того, куда его применить, он будет осуществлять полезные или вредные функции. Топором можно построить дом, а можно разрушить его. То же самое и с инициативой.

Рядом со мной переживал немолодой болельщик. Он не мог смотреть на столь дикое зрелище без содрогания. «Оно всегда успокаивает», – пояснил он, найдя во мне родственную душу. Вот и теперь, достав из кармана таблетку, он метнул её в рот, чуть содрогнувшись. «Карман и кармин», – подумал я. – Что между ними общего? А есть ещё камин и карниз… А карверх? И Кармен? Корвет? Харвей? Гарлем?»

На арене между тем продолжалась схватка: противники перепрыгивали по чёрным пенькам неодинаковой высоты. Они прыгали поочерёдно с одного на другой, стараясь удержаться и свалить противника.