Валентина Федорова - На качелях судьбы

– Ну, Аннушка! – сказал он и на этот раз, – давай, выноси из избы все, что нужно для поездки. Ты ведь сама все знаешь, ты у меня инженерша, а я пойду запрягать Катьку.

«Инженершей» он ласково называл мать за ее светлую и умную голову. Она никогда много не говорила, но дела вела по-хозяйски, с толком. Сама была так скромна, что, казалось, ее дома и слышно не было. Тихая, ласковая, молчаливая – а в доме всегда чистота, все прибрано, детей всегда есть чем накормить, сама в утра до поздней ночи в огороде копается, и всегда соседей первая угощает своими руками выращенными огурцами, помидорами, свеклой и картофелем. Соседи говорили, что жена у Парфирия Евдокимовича такая, какой не сыщешь больше на всем белом свете. Скромность у Анны Егоровны словно вперед нее родилась. Добрая, никогда ни в чем не откажет. А работящая! Только рассвет забрезжит, она с ним в огороде здоровается. Не успеет распрощаться с солнышком – уже луне кланяется. Любил ее отец до самозабвения. Всегда с нею во всем советовался, без нее не мог ни один вопрос решить. Бывало, вставляет оконные рамы, и непременно к ней обращается: «Ну, инженерша моя, иди сюда, подскажи, как их лучше вставлять, чтобы тебе светлее было». Везде нужен был ее совет.

У нас была корова, и звали ее Катька. Лошади не было, и отец приучил ее ходить в упряжке. Выгода от нее была большая. Она и молока давала много, правда, жидкого, и корм себе заготавливала на зиму сама. Накосят мама с папой сена, запрягут Катьку, а она везет спокойно, медленно пожевывая жвачку. Знает, что зимой настанет пора отдыхать в амбаре, и будет она теперь сыта.

Папа и мама учили меня косить сено, купили мне маленькую косу. Когда я ее поднимала, она постоянно втыкалась своим острым носом в землю. Отец показывал, объяснял: надо, чтобы трава подходила ближе к пятке. Пяткой у косы называется то место, где лезвие соединяется с черенком. Я очень старалась, но у меня не всегда хорошо получалось. Отец шутил, что с моей производительностью мы никогда не накосим на зиму сена, надо еще подрасти, и отправлял меня собирать уже высохшую траву граблями в валки. Это я уже умела делать хорошо, собирала сено в кучи. А папа метал из них стога. Так, в работе, и проходило лето…

Наконец, все готово. Вещи погрузили. Папа усадил маму и меня в телегу, а сам пошел рядом с Катькой. Собака Сильва, большая, ухоженная, с блестящей шерстью, длинной мордой и красивыми ушами, радовалась поездке и прыгала на всех: то бросалась Катьке на морду, то путалась под ногами, то бежала рядом с хозяином, зачастую забегая вперед.

По городу идти недалеко, всего несколько кварталов, а там – деревянный мост через Ишим, и дальше поля и леса. Папа сел в телегу, и мы все вместе весело смеялись, радуясь наступившему теплу и красивым окрестностям. Проезжая мимо озер, отец слезал с телеги и осматривался, хотя место для стоянки было им выбрано уже давно. Он проверял: вдруг что-то изменилось, и лучше будет устроиться здесь. Но нет, вот он снова садится в телегу, и наше путешествие продолжается.

Наконец-то приехали на место. Оно действительно удобное: сухая поляна недалеко от лесной опушки. В лесу можно добывать дрова, а озеро находится совсем неподалеку. Папа сразу распределил обязанности между всеми и сказал, что надо позаботиться о ночлеге до темноты. Вещи мы разгружали все вместе: походную палатку, матрацы, стеганые одеяла, кастрюли, сковородки… Потом отец взялся за установку палатки, а нас послал за хворостом для костра.

Кругом яркая изумрудная зелень, густая трава, листья на деревьях шелестели от легкого ветерка. Щебетание птиц завораживало нас. Собирая хворост, мы то и дело останавливались и прислушивались, стараясь угадать, какая пичужка издает ту или иную трель.

Солнце уже клонилось к вечеру. С двумя вязанками хвороста мы вернулись к отцу, натягивающему палатку.

– Отлично, мне как раз нужны помощники, – произнес он. – Аннушка, подержи веревку, чтобы я получше привязал ее к кольям.

Я тем временем уже укладывала хворост, чтобы его было удобно брать и подбрасывать в костер. Неподалеку от палатки отец углубил небольшую ямку, положил привезенные из города кирпичи, поставил треножник. Все было готово. Оставалось только добыть из озера рыбу.

– Валя, пойдем, проверим сети. А ты, Аннушка, приберись в палатке, застели на ночь постели, – сказал отец.

Сильва увязалась за нами, она то забегала вперед, то отставала, ища в траве кузнечиков или других насекомых. Бегая за бабочками, она взвизгивала и лаяла, радуясь, что нашла себе товарищей по играм.

Подойдя к озеру, папа встал у самой воды на одно колено и тихо сказал:

– Здравствуй! Я пришел к тебе с семьей на лето отдыхать. Пожалуйста, не забудь накормить нас рыбкой.

Потом он встал, посадил меня в лодку, Сильва сама запрыгнула на корму, и мы поплыли. Папа управлял веслами, а я опустила руки за борт. Лодка немного накренилась, но мне нравилось бултыхать в воде руками, пропуская теплую воду между пальцами. Поверхность озера была гладкая, и по ней скользили лучи солнца. От солнца за лодкой бежали золотистые зайчики, при движении лодки они плясали, убегали и появлялись вновь. Мне хотелось смотреть и смотреть на это зрелище, не отрываясь, но солнце уже бросало косые лучи на камыши, собираясь уйти за горизонт.

Тем временем Сильва, спокойно лежавшая на теплой поверхности кормы, встала на передние лапы и начала всматриваться вдаль, туда, где виднелись березовые поплавки поставленных папой сетей. Многие из них ушли под воду, и папа сказал, что рыбка уже попалась в сетку, можно доставать ее из воды.

Папа стал вытягивать сеть из воды и погружать ее на дно лодки. Рыбешка сама выскакивала из сетей. Трепещущая, она отливала серебром. Сильва, спрыгнув с кормы, стала играть с ней. Она лаяла, трогала рыбу лапами и мешала работе. Хозяин прикрикнул на нее, скомандовал, чтобы села на место, пригрозил, что больше в лодку ее брать с собой не будет. Сильва прислушалась, все поняла, села на корму и оттуда наблюдала за рыбой, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Шелковистые уши ее трепыхались. Она лаяла тоненьким голоском, даже подвывала, как бы сер-дясь на то, что ей не дают вволю наиграться. Выбрав рыбу, отец снова начал водворять сеть на место. Я тем временем собирала рыбешек со дна лодки в ведро, приговаривая, что сегодня мы покушаем ухи из свежей рыбки. Обращаясь к отцу, я спросила:

– Пап, а пап, мы когда-нибудь сварим тройную уху? Я ее очень люблю.

– А как же, обязательно! – ответил он, налегая на весла. Солнце уже скрылось за горизонтом, и мы поспешили к палатке. Возле нее на треножнике уже висел котелок с дымящимся чаем.

Спустилась ночь, исчезли из виду лес, берега озера, наша палатка. Вокруг одна темнота, и что-то таинственное скрывалось в ней. Прислушиваешься к каждому движению, шороху, треску, приветанешь, чтобы подбросить веток в костер, всмотришься в окружающую темноту, и кажется, что тебя что-то там поджидает. Но это что-то ждущее совсем не страшное, а сказочное, таинственное, как местные легенды о лесовике или водяном. В воображении возникали образы из историй, которые любил рассказывать отец. Сказок и легенд он знал множество, о каждом своем друге-рыбаке рассказывал как о герое, который творит волшебство. Рассказы оживали, автор уходил куда-то в сторону, уступая место своим героям. Это было удивительно. Часто отец говорил о жизни, учил, как правильно ловить рыбу, ориентироваться по сторонам света, определять по приметам погоду на завтра.

Читать дальше